Во все тяжкие…

— Дурочкой свою дочь считаешь?

— А ты, ты тут при чем? — вдруг вскипел Автономов. — Почему она к тебе пришла?

— Вот-вот, правильный вопрос. Чем я заслужил такую честь — быть посредником в твоих блядках?

— Анатоль!!

— Ну?

— Я тебя в последний раз предупреждаю…

— Не грози. Не боюсь.

— Это ты падок на случайные случки…

— Был.

— Это ты провел через эту квартиру легион девок. А у нас с Миленой надолго и всерьез, ты, наконец, можешь понять это? — ожесточенно проговорил Автономов. Его голубые глаза потемнели. Он стал крайне опасным. — Больше тебе скажу, хотя ты доверия не заслуживаешь. У нас с Миленой состоялся разговор о браке. Я ПРЕДЛОЖИЛ ЕЙ ВЫЙТИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ. Это ясно?

Наступила тишина, в которой я мысленно считал до десяти, чтобы не сорваться.

— Та-ак, — протянул я после паузы. — Решил, значит, на старости лет стать двоеженцем?

— Я РАЗВЕДУСЬ С РАИСОЙ.

— Да?

— Да. Это решено. Милена считает, что я должен хорошенько подумать. А Я НЕ ХОЧУ ДУМАТЬ.

— Оно и видно.

— В конце концов, мы можем не спешить с браком. Что такое печать загса?

— Печать.

— Вот именно! И не больше. Я ее люблю, чудило ты, — как-то необыкновенно серьезно произнес Автономов.

— А она, позволь узнать?

— Она неравнодушна ко мне. Я это всегда чувствовал. А ее любовь я заслужу, заслужу со временем.

— О-о!!

— Не стони. Тебе этого не понять. Ты чистой воды прагматик, вот ты кто, — высокомерно, чуть ли не с презрением высказался Автономов.

— Как прагматик я сделаю так. Когда приедет твоя Раиса, я уеду на Синегорские минеральные воды.

— Это еще зачем?

— А чтобы быть подальше от вас. Я не желаю быть свидетелем ваших кровавых разборок.

— Трусоват ты, писака, как я погляжу. А раньше был смелым.

— И вообще считай, что консультационный пункт в моей квартире закрыт. И «скорая помощь» на дому — тоже.

— Ха-ха-ха, напугал! — Он разудало сунул сигарету в рот, прикурил и вожделенно затянулся дымом.

— Кстати, — сказал я, — сколько, если не секрет, ты продул в пятницу на бильярде?

— А тебе зачем знать? — Пых-пых!

— Любопытно.

— Ну, продул. Ну, порядочно. Все наличные спустил.

— Аполлону?

— Ему.

— И в долг, поди, влез?

— Ну, влез. На двести пятьдесят тысчонок. Он знаешь как прорезался в последних партиях.

— Я тебя предупреждал, дурня.

— Ничего! Деньги шальные — премия. Да я еще отыграюсь. Кровь из носа, отыграюсь, — разгорячился К. П. — Хочешь, пойдем сегодня вечером, увидишь, как я его разложу! Поболеешь за меня.

— Нет уж, уволь. Не желаю помогать самоубийце в самоубийстве. Автономов весело рассмеялся:

— Ну-ну, смотри. А в добром деле можешь помочь?

Я сразу насторожился: — В каком это добром?.. — А злиться уже не злился — ну что на него злиться! — лишь мысленно скорбел.

— Понимаешь, я хочу сделать Милене подарок. Не ей, собственно, а ее девочке. У девочки, понимаешь, я заметил, нет ученического столика. Уроки делает за обеденным, подкладывает под себя книжки, подушки, то-се. И детской стенки у нее нет для своих книжек, тетрадей, то-се. Поехали в мебельный, он открыт в воскресенье. Поможешь мне выбрать, а?

— Это Милена тебе присоветовала? — прошептал я. Вот именно — прошептал.

— Да ты что! — оскорбился Автономов за свою Милену. — Конечно, нет. Я хочу, понимаешь, сделать тайно. Адрес я ее знаю, а грузчики пусть доставят без моего участия. Ну, в порядке сюрприза, понимаешь. Девчонка будет рада.

— И Милена тоже.

— Ну, и Милена, наверно, тоже. Съездим, Анатоль. Все равно ты сегодня ничего путного не напишешь.

Я долго на него смотрел — на худого, загорелого, седого. Каким образом я не сумел разглядеть его за многие десятилетия нашего знакомства?

Он ушел рассерженный, но не поверженный, и неделю, кажется, не давал о себе знать. Я продолжал свою самостоятельную жизнь, единообразную, как рельсовая колея в пустыне, с редкими выходами в магазины, на почту, в издательство и писательскую организацию. То зеленые светофоры зажигались на моих страницах, то красные категорически пресекали движение. Апрельская погода за окном была неустойчива, как мое настроение: вчера в полную силу светило солнце, сегодня сочился из туч затяжной дождь. Несколько раз я поднимал трубку, чтобы позвонить Автономову, но бросал ее, не набрав номера. ТЫ НЕ НУЖДАЕШЬСЯ ВО МНЕ? Ну что ж, прекрасно. И Я ОБОЙДУСЬ БЕЗ ТЕБЯ.

Последние известия прозвучали, как ни странно, из уст англизированной переводчицы Зинаиды. Едва я услышал ее голос — напористый, взволнованный, — как сразу отрешился от нездешних бумажных мыслей и сосредоточился на трезвой реальности.

— Я вам звоню, чтобы уведомить вас (таким стилем она начала), что мой отец, а ваш друг, сошел с ума. Вы слушаете?

— Да, конечно, Зинаида. Весь внимание. Что стряслось?

— Папа только что ушел от меня, а я не могу опомниться. Сижу и дрожу.

Я представил, как она сидит в кресле и дрожит. Картинка была в общем-то, соблазнительная. — Вы слушаете?

— Еще как, Зина! Продолжай.

— Так вот, папа поставил меня в известность, что он решил развестись с мамой. Окончательно и бесповоротно, так он сказал. И даже показал подготовленное заявление в суд, представляете?

— С трудом.

— Я не слабонервная, вы знаете, но я была так потрясена, что упала в обморок.

— В буквальном смысле, Зина?

— Да, ему пришлось отпаивать меня водой. Но не в этом дело. Папа решил не только разойтись с мамой, он собирается опять жениться. Да, да! И вы знаете, на ком.

— Неужели на этой… как ее?.. на Милене? — неискренне удивился я.

— Именно на ней, на этой шлюхе! Именно на ней, на этой твари!

— Ого! Ты, однако, Зина…

— А как мне еще ее называть, скажите, пожалуйста? Как? Она отнимает у меня отца, а у мамы мужа. Она охмурила бедного папу, эта сучка. Вы думаете, она на него зарится? Как же! Ее интересуют только его деньги. Только его деньги. ОНА УЖЕ УГОВОРИЛА ПАПУ ПРОДАТЬ НАШУ МАШИНУ! — некрасиво взвизгнула переводчица. — А папочка лопоухий рад стараться, представляете?