Во все тяжкие…

— Тиш-ше!

В сердцах я отбросил газету.

— Вот интересно, — в сердцах заговорил я, — что было бы, если бы сейчас появилась Раиса Юрьевна? Прилетела бы, предположим, на «Шаттле».

Он ладонью заткнул мне рот — совсем ополоумел старикашка. Я его ударил по руке. Драчливые мальчики, что с нас взять! В этот момент вошла Милена Самсоновна Никитина с большим блюдом в руках.

— Вот, кажется, все. Не знаю, удачно ли получилось, — со вздохом поставила она блюдо на стол. А что на блюде? Ого! Жареные, источающие жир колбаски, печеная картошка, зеленый горошек, стручковая фасоль… не она ли утверждала, что держава при демократах голодает?

— Аппетитно выглядит, Милочка. Скажи, Анатоль, аппетитно? Прямо слюнки текут, честное слово. Сразу видно, что вкуснятина, — заблажил и забалаболил Автономов. — Правда, Анатоль?

— Правда, — сказал я, чтобы он отвязался.

— У нас, Милочка, зверский аппетит после носки-таски. Правда, Анатоль?

— Правда. («Мать-перемать!»)

— Снимай, Милочка, фартук. Садись, командуй. Правда, Анатоль?

— Что — правда? — злобно уставился я на него.

— Ну, Мила кулинарила, ей и командовать. Правда, Милочка? — совсем опупел голодный и влюбленный Автономов.

Эта застольная беседа… Согласно учению Автономова, я должен был проявить максимум дипломатической ловкости и смекалки. С одной стороны, я имел право… С другой стороны, следовало воздержаться… На что я имел право? От чего следовало воздержаться? Их секрет уже не был секретом, с одной стороны, а с другой стороны, тайна все-таки продолжала существовать. Следовательно… что следовательно? В открытую поздравить эту странную, противоестественную пару с предполагаемым браком или ограничиться тончайшим намеком на возможность события? Во всяком случае, вопить «горько» было преждевременно. Но и фигура умолчания не подходила к обстоятельствам. Автономов явно ждал от меня каких-то действий, каких-то многозначительных слов… Он недовольно скривился, когда я произнес под первую стопку: «Ваше здоровье!» — всего-то. Милена нервно откликнулась: «Ваше здоровье!», а он чокнулся с ней: «Твое здоровье, Милочка», игнорируя меня. Мог бы в этот момент ее поцеловать, старая перечница, раз уж жаждал гласности. Я разозлился.

— Жареный папоротник очень вкусный, — громко сказал я.

Милена тотчас отозвалась:

— Да, очень вкусный.

— Вкуснятина, — буркнул Автономов, хотя еще не попробовал этой закуски.

Он сверлил меня глазами, ожидая проявления моей инициативы. Она аккуратно жевала, потупив глаза. На ее лице горели яркие красные пятна. ВЗВОЛНОВАНА? В САМОМ ДЕЛЕ?

— Попробую колбаски. И картошки, и фасоли, — заявил я.

— Да, ешьте, пока горячее, — тотчас откликнулась Милена. — Должно быть вкусное.

— Вкуснятина, — машинально обронил Автономов. Он налил по второй.

— Ваше здоровье, — поднял я свою. Автономова передернуло.

— Ваше здоровье, — подняла свою рюмку Милена. Она быстро взглянула на меня и быстро отвела глаза.

— Твое здоровье, Милочка. — Он опять ее не поцеловал, трусливый старый пес.

— А скажите, Милена, — взялся я за горячую еду, — какой в этом сезоне прогноз на горбушу? — И, кажется, услышал, как мысленно заматерился Автономов.

— А знаете, благоприятный, — с радостью отвечала она. Красные пятна на ее скулах и лбу медленно бледнели. — Очень благоприятный. Но, конечно, могут быть всякие неожиданности. От многих факторов зависит, вы понимаете. Костя… Константин Павлович, — вспыхнула она от своей промашки, — вы почему не едите?

— Я ем. Ем. А вы тоже нашли тему для беседы. Меня бы пожалели. Только освободился от этой сволочной рыбы…

— Ну, давайте о политике, — предложил я. — Вот Чечня. Ельцин объявил о прекращении огня с нашей стороны. Что дальше?

Милена, жуткая политиканша, как я понял, сразу же подхватила:

— Вот именно: что дальше? Я тоже всех спрашиваю: что дальше? Я говорю…

Автономов прервал ее. Он не дал ей договорить. Он с отчаянием обхватил ее рукой за шею, притянул к себе и залепил ей рот поцелуем. НАКОНЕЦ-ТО!

Милена забилась в его садистском горловом зажиме. Она замычала, замахала рукой с опасной вилкой. Я, не будь дураком, отбросил свою вилку и горячо зааплодировал.

— Да пусти… Да пустите же! О господи! Вы с ума сошли, Константин Павлович, — освободилась и сбивчиво заговорила учительница.

Отчаюга Автономов прерывисто дышал. Голубые глаза его победно блестели.

— Ничего, Милочка, ничего… не удержался, прости. Ты такая красивая. А он все знает.

— Но, господи… за столом…

— Правда, Анатоль, ты все знаешь? Правда, Милена красивая?

— Я все знаю, Милена, — послушно подтвердил я. — Вы красивая, Милена, — сказал я.

Говори дальше! — нетерпеливо подстегнул меня Автономов.

— Я, Милена, очень рад, что все у вас так получилось. У вас получилось все очень хорошо. Вы, Милена, красивая, а Константин Павлович очень хороший человек. Я рад, что все у вас так получилось, — сложно высказался я.

Она покраснела до корней волос.

— Да, вот так получилось, — пролепетала она.

— Хорошо получилось, Милсна.

— Ты одобряешь, значит? — потребовал еще большей точности победный Автономов.

— Да, я, можно сказать, одобряю, что все у вас так получилось. За это можно даже, по-моему, выпить.

— За что «за это»? Ты конкретно говори! Не виляй! — обнаглел Автономов.

— Костя… — прошелестела она.

— Ну, за вашу любовь… за ваш предстоящий союз, я правильно понимаю? («Мать-перемать!»)

— ПР-РАВИЛЬНО!

— Костя…

— Что, Милочка?

— Ты что-то очень…

— Что, Милочка?

— …торопишь события, — договорила она, вся пылая.

— Надо. Так надо, — рассиялся Автономов и взялся за бутылку.

— Он такой нетерпеливый, — нервно пояснила мне Милена. — Он все решил за себя и за меня.

— Так надо, — твердил Автономов, наливая. — Анатоль, скажи, что так надо.

«А хрена не хочешь? Попка-дурак я, что ли, какой? Не скажу, Автономов». И сказал:

— Надо ковать железо, пока горячо. Народная мудрость.

— Вот слышишь, Милочка. Народная мудрость.

— Любовью опять же дорожить умейте, а с годами дорожить вдвойне, — сладко продолжал я. ОН МЕНЯ ДОСТАЛ!

— Сильно выразился Щипачев, правда, Милочка? Ну-с! Подними, Анатоль, свою рюмку. Провозгласи тост за нас, — совсем распоясался мой дружок и по-хозяйски обнял одной рукой учительницу за плечи. Она поежилась, но промолчала.

— Совет вам да любовь! — продолжал я сеять народную мудрость. ДОСТАЛ, ДОСТАЛ ОН МЕНЯ!

Между тем Раиса Юрьевна неумолимо приближалась. Она отменила свои деловые визиты, прервала командировку, выложила миллион триста тысяч отечественных рублей за билет до Тойохаро и стремительно перемещалась в черном небе, которое постепенно набирало дневной свет, над бесконечными равнинами, лесами, болотными марями и реками все еще необъятной, как эпопея, страны — навстречу солнцу и Великому океану. Раиса Юрьевна тяжело дышала. Сердце ее то падало, то возносилось. Кровь стучала в ее висках. Ярость ее нарастала с каждым часовым поясом и не давала уснуть. ПОДЛЕЦ, МЕРЗАВЕЦ, НЕГОДЯЙ — это ты, Автономов. Ты слышишь, Автономов, приближающийся гул самолетных турбин?