Военкор

— Товарищ капитан… Остановимся? — негромко спросил старпом, подойдя ближе, чтобы не слышали матросы.

Капитан помолчал.

— Пока держим курс. Но если пойдут ближе или начнут снова стрелять… хрен с ними, остановимся. У нас дети на борту.

Я стоял на мостике, глядя, как израильские катера берут нас в клещи, и после слов капитана подумал о Самире. Наверное, сейчас она держит на руках Амира. Война детей не щадит, увы. А Самира… представляю, как ей тяжело. В полном неведении и без опоры в лице своего мужа, который отстаивает свои земли.

Но в одном Самире повезло, в отличие от мужа она находится под защитой советского флага. И зря евреи делают провокацию. Советский Союз, как и Россия — долго терпит, но потом если бьёт, то так, что не останется даже пыли.

Что касается Израиля, я знал, что действия его ВМФ неправомочны. Международные воды находились на расстоянии 12 миль от берега Ливана. Всё остальное — это внутренние воды государства, и нахождение здесь Израиля как минимум незаконно. Так что это блокада и оккупация чистой воды.

Напряжение нарастало.

Израильские катера поначалу отошли от нашего корабля, но затем снова пошли на сближение. Один катер поплыл вдоль правого борта пугающе близко.

Выстрел.

Потом ещё один.

На этот раз снаряды ударили по волне в метре от носа. Фонтан воды взметнулся до уровня палубы. Внизу закричал кто-то из моряков.

Капитан стиснул зубы так, что хрустнула трубка.

— Они что сука творят? — он шагнул к радиопосту, наклонился к микрофону. — Всем постам. Приготовиться к аварийной остановке. Машинное — задний ход на первой. Рулевому — держать курс, но следить за кормой.

Он обернулся ко мне.

— Им нужен повод. Я его им не дам.

Корабль медленно сбросил скорость.

Я смотрел на катера и понимал, что представители ВМС Израиля хотят сорвать операцию.

Капитан спустился с мостика и уверенным шагом направился к носу. Я пошёл следом, обращая внимание, как нарастает напряжение среди экипажа. Ребята на борту были гражданские и, возможно, никогда прежде не оказывались в подобных ситуациях. По крайней мере, не все. Молодой матрос, вероятно, второго класса, с белой фуражкой, стоял у леера, сжимая руки в кулаки. На его лбу бисеринками блестел пот. Матрос не понимал, что будет дальше и чем может закончиться конфликт. Он машинально перекатывался с носка на пятку, не в силах оторвать взгляд от приближающегося катера.

— Антоша, нервничаешь? — спросил капитан тихо, чтобы не напугать.

— Да, — хрипло выдавил он.

— Слушай, сейчас не время дёргаться, у нас на борту дети. Понял?

Тот кивнул, не отрывая взгляда от катеров.

Ракетный катер типа Саар 4 имел угловатый силуэт с характерным изломом надстройки и низким, приземистым профилем. Стержень антенны расчерчивал небо, на палубе чернели бронекапсулы приборов.

— Советский корабль, — с правого борта донёсся резкий голос через громкоговоритель. — Требуем немедленного допуска на борт для досмотра. У нас есть основания полагать, что на судне укрываются преступники.

На палубе катера стояли трое вооружённых солдат в касках и в брониках. Один за щитком стационарной 20 мм пушки «Ореликон». Другой держал автомат наперевес, третий, с рацией и биноклем.

Израильские катера подползли к борту почти вплотную. Один по левому борту, другой носом перегородил путь.

— Советское судно. Немедленно опустите флаг и разрешите досмотр, — из громкоговорителя снова рявкнул голос, теперь уже по-русски. — В противном случае будут приняты меры!

Стало так тихо, что я услышал, как капитан постучал трубкой о поручень. Он выдохнул дым и взял громкоговоритель.

— Это пассажирское судно под флагом СССР, — отчеканил он. — На борту эвакуируемые гражданские лица. В соответствии со статьёй 92 Конвенции ООН по морскому праву, любое принудительное вмешательство в наш курс является нарушением международных обязательств. Мы требуем немедленно прекратить преследование и предоставить коридор для продолжения маршрута.

Израильтяне молчали почти полминуты. Потом их переговорщик снова заговорил, призывая опустить флаг, и подготовится к досмотру.

Капитан повернулся ко мне и улыбнулся одним краем губ.

— Товарищ корреспондент. Израильтяне думают, мы флаг опустим. Хрен им. Можете так и написать в своей статье.

— Вас процитировать? — спросил я.

— Всё можно убрать из статьи. А «хрен им» оставить.

Я не ответил, но продолжил смотреть, как развиваются события.

— Повторяю. Флаг СССР опущен не будет. Мы следуем гуманитарной миссией. Любые агрессивные действия с вашей стороны будут расценены как акт агрессии против Советского Союза, — отнеся громкоговоритель ото рта, он добавил шёпотом. — Пусть теперь в ООН блеют, твари неблагодарные.

Ясное дело, что израильтяне не намеревались отступать. Серьёзность ситуации прекрасно осознавал экипаж нашего корабля. Старпом стоял чуть в сторонке, уже сняв с пожарного щита багор. Матросы молчали.

Мне казалось, эти молодые ребята начнут нервничать, но нет. Будто уверенность капитана корабля передалась и им. А уж «первый после Бога» был просто глыбой.

Израильтяне выглядели серьёзно. Я видел, как один из израильских солдат поднял автомат и прицелился.

Капитан не отступил, и никто на судне не пошёл убирать флаг. Никто не собирался пускать военных на корабль.

— Советское судно, немедленно опустите флаг и подготовьтесь к досмотру. Повторяем, у нас есть основания считать, что на борту находятся лица, связанные с палестинскими формированиями. Это последнее предупреждение. В случае отказа мы будем вынуждены применить силу!

— Что отвечаем? — тихо спросил старпом.

Я стоял чуть сбоку, с фотоаппаратом в руке. Знал, что не должен лезть, но промолчать не смог.

Капитан вынул трубку и повернулся ко мне. В его взгляде не было и даже намёка на вопрос.

— Вы что-то хотели сказать, товарищ Карелин? — спросил у меня капитан.

— Нет. Решение за вами. Но как говорил мой дед, если не знаешь, как поступить — поступай по закону, — ответил я.

— А что гласит Устав? — повернулся капитан к старпому.

Тот уже постукивал по палубе багором. Конечно, против пушек и автоматов не поможет. Но тут главное — показать намерения.

— В Уставе сказано, что каждый член экипажа должен поддерживать престиж Советского Союза, честь и достоинство советского моряка, — ответил старпом.