Военкор
Шрифт:
По итогу вышла вполне себе читабельная статья о реалиях Бейрута мая 1984 года.
Я несколько раз её перечитал, вычеркнул лишнее, убрал повторы. Закончив, с предвкушением набрал номер редакции в Москве.
Телефон в квартире ещё работал, что само по себе чудо. Но я понимал, что долго это не продлится, в дальнейшем придётся передавать сообщения через телекс в информационном центре.
После нескольких затяжных гудков, в динамике щёлкнуло.
— «Правда», слушаю, — послышался голос редактора моего отдела.
— Карелин. Бейрут. Есть материал.
— Алексей! Ну как
— Жив. Диктую. Готов принять?
— Давай, записываю!
Я начал диктовать. Редактор слушал внимательно, пару раз попросил повторить — связь была дрянной, гудело и эхо шло с задержкой в полсекунды.
Я почувствовал уже знакомую головную боль и сразу вспомнил наставления Карелину перед командировкой… СССР оказывает гуманитарную и дипломатическую помощь. В прессе сообщается о работе советских дипломатов, об эвакуации граждан и о работе советских врачей и инженеров. И да, СССР официально поддерживает Ясира Арафата и осуждает израильскую агрессию. Теперь понятно, что про палестинских террористов в «Правде» никогда не напишут. Палестинцы не могут действовать против СССР, они наши друзья.
— Всё? — спросил редактор.
— Всё.
— Отлично, сдам в номер. Береги себя, Алексей! Кстати, важный вопрос…
Важный вопрос он не успел озвучить, потому что связь резко оборвалась. Я попытался перезвонить, но из динамика уже не было гудков.
На следующий день я собрал в рюкзак необходимые вещи с документами и вышел из квартиры. Погода стояла тёплая, но ещё не изнуряющая жара. Возле подъезда дети-дошкольники крутились у моего жёлтого «Жука». Один сидел прямо на капоте, болтая ногами, второй рисовал пальцем по пыльной двери, выводя криво «СССР». Он посмотрел на меня, как будто ожидая одобрения.
В этом городе дети росли быстро. Если сегодня ты гоняешь мяч в подворотне, завтра уже носишь автомат и становишься защитником.
Я сунул руку в карман брюк и нащупал пару леденцов.
Леденцы протянул детям. Те схватили их, искренне и широко улыбаясь, наперебой выкрикивая «шукран», что на ливанском диалекте арабского означало «спасибо», и убежали.
Я сел в «Жук» и завёл его. Мотор натужно кашлянул, но быстро перешёл в ровное урчание холостых оборотов. Достал снимок ливанской семьи и перечитал текст на обороте.
Людей со снимка звали Камаль Надим, Самира, Амир. Похожи на друзов. Те не мусульмане в классическом понимании, но используют арабские имена, часто предпочитая свои формы, менее распространённые в суннитской или шиитской среде.
Документы в папках были на женщину и мальчика— визы, какие-то справки по форме…
Я полез в бардачок. Порылся, вытащил старую, потрёпанную карту улиц Бейрута. Адрес семьи находился к югу от старого еврейского квартала. Прикинув маршрут, запомнил его и свернул карту.
Выехал осторожно. На улицах стояла пыль, дорога была усыпана обломками. На секунду отвлечёшься и можно попрощаться с колёсами.
Бейрут несмотря ни на что, продолжал жить.
Многие кафе были открыты, на улицах стояли торговцы, по дорогам шли женщины с авоськами и бегали босиком дети.
Однако о том, что сюда пришла война, напоминали стены, изрешеченные пулями, да разбитые от взрывной волны
стекла в окнах…На перекрёстке стоял пацанёнок, торгующий сигаретами поштучно, разложенными веером на куске картонки.
На фоне паренька муэдзин тянул слова азана:
— Аллаху акбар… Ашхаду ан ла илаха илля Ллах…
Мелькнула мысль, что ливанцы — очень терпеливый народ. Живут среди руин, с перерывами на похороны, и всё равно верят, что всё наладится.
Семьи гибнут, линии фронта ползут по улицам, а они продолжают варить кофе, торговать, учить детей.
На углу стоял УАЗик с красным крестом и кириллицей на борту:
«Медицинская помощь. СССР»
Из машины вышел врач в белом халате. Ливанец, но отучившийся в Союзе. Рядом с ним стоял фельдшер в пилотке. К машине подтащили ящики с медицинскими наборами.
Хорошо, что мы здесь, и помогаем людям. Не за нефть и не за базы, а просто по-человечески. Хотя здесь полно тех, что сначала поджигает, а потом продаёт огнетушитель втридорога.
Дом с нужным адресом показался по правой стороне улицы. Это была трёхэтажная постройка песочного цвета с потемневшими от времени арками на первом этаже. Фасад когда-то бывший нарядным, теперь облез и встречал пустыми оконными рамами. Некоторые из них заколотили фанерой, другие завесили выцветшими коврами.
Я остановил «Жук», заехав на тротуар, и вышел из машины.
На стене возле входа, кто-то мелом вывел арабской вязью:
«Мы уехали в Сайду. Да хранит вас Бог».
У дверей старушка в чёрном платке сушила бельё. Она почти не отреагировала на моё появление, только посмотрела тяжёлым взглядом. И видимо, не почувствовав во мне угрозы, продолжила снимать с верёвки детские вещи.
Я скользнул глазами по потёртой адресной табличке с надписью на французском. Подойдя к калитке, постучал в дверь.
Дверь открыла молодая женщина, навскидку чуть больше двадцати, с ясными глазами и лёгкой улыбкой. На ней было традиционное друзское платье. Голову покрывал белый полупрозрачный платок, аккуратно обёрнутый вокруг шеи и прикрывающий часть лица, как это принято у религиозных друзов.
— Здравствуйте, — сказала она по-русски с лёгким акцентом. — Вы из посольства?
— Да. Карелин. Я вас сопровожу.
— Хорошо. Проходите.
Квартира была скромной и чистой. Невысокие потолки, узкий коридор, в углу стоял низкий столик с кофейником и медной чашкой. Были и полки с книгами на арабском и русском. На стене висел портрет мужчины — тот самый, что был на фотографии. Мужчина с густыми усами, плотный, серьёзный. На вид ему было под пятьдесят. Он был одет в светлую рубашку и тёмные брюки.
— Когда мы выезжаем? — спросила Самира.
— Чем быстрее, тем лучше. Поспешите.
Глава 5
В коридоре стояла небольшая сумка с вещами. Самира ушла в комнату. Пока я продолжал рассматривать фотографии и названия книг, появился мальчик, держащий в руках плюшевого Чебурашку с потёртыми ушами. Игрушка явно была любимой. Возможно, подаренной кем-то из советских специалистов.
— Привет, Амир! Как делишки? — спросил я на арабском, но мальчик промолчал.