Волк Спиркреста

Его лицо простое, приятное, но не бросающееся в глаза. Он ухожен, у него полная голова волос и аккуратно подстриженная борода. Дизайнерские очки придают ему солидности. Если я зажмурю глаза, то смогу притвориться, что это мой любимый университетский профессор, в которого я влюблена уже много лет.

— Я Захара, — говорю я ему, протягивая руку.

Он берет ее и держит в своей, его пальцы играют с золотыми браслетами на моем запястье.

— Джеймс. — Он улыбается и жестом приглашает бармена. Он заказывает два виски (конечно же) и поворачивается так, чтобы оказаться полностью лицом ко мне. — Джеймс Верма. Что привело тебя в Лондон, Захара, кроме того, что ты сделала мой вечер более интересным?

Я всегда избегаю говорить мужчинам, что я студентка, если могу. Некоторые мужчины воспринимают это как тревожный сигнал; они вздрагивают, словно их поймали в ловушку. Другие мужчины видят в этом признак податливости, карт-бланш на то, чтобы вести себя как угодно, потому что вы, вероятно, слишком молоды и наивны, чтобы иметь какую-то власть в отношениях.

— Я историк, — говорю я ему.

— Историк? — Он облизывает губы. — Ты уверена?

Его глаза скользят по моей фигуре, взгляд похож на пристальный. Он смотрит на свободный атлас моего платья, на мои ноги, на головокружительные каблуки из карамельной лакированной кожи. — Ты не совсем такая, какой тебя представляют себе историки.

Еще один мужчина, который не считает, что женщина может быть красивой и хорошо одетой и при этом быть умной или ученой.

Я скрываю свое раздражение легким весельем. — Ты мне не веришь?

Он смеется. — Нет. Я верю вам, но я не верю, что историк должен быть настолько привлекательным. И я могу это сказать. Я тоже историк… в некотором роде.

Теперь моя очередь сомневаться. — Вот как?

— Я коллекционер произведений искусства, — говорит он. — И я вхожу в совет директоров галереи леди Кэтрин. Так что я не совсем историк, но кое-что знаю.

— Любитель искусства, — говорю я, кивая в знак признательности. Возможно, у нас действительно есть что-то общее. — Любитель искусства, и, надо полагать, ты… — Я опускаю взгляд на его безымянные пальцы. — Не свободен? — заканчиваю я самым сладким и хриплым тоном.

Я позволю ему иметь меня, но не буду спать с женатым мужчиной.

— Я разведен, — быстро говорит он — может быть, даже слишком быстро. — Может, мне стоило сказать об этом сначала. Просто это не самое романтичное, что можно сказать женщине. — Он улыбается с уверенностью человека, который считает себя первым, кто разобрался в женщинах. — Разве не каждая женщина хочет чувствовать себя как в романтической комедии, в конце концов?

Джеймс Верма обладает харизмой и умением флиртовать, как застенчивый проныра, но я потратила на него слишком много своего времени, чтобы оставить этот бар в покое. Лучше подтолкнуть его в правильном направлении.

— Я думаю, женщины просто хотят счастливого конца, — говорю я ему.

Это работает как шарм. Он наклоняется вперед, окутывая меня ароматом своего одеколона, и мне приходится перекрыть дыхание. Sauvage от Dior вызывает слишком много плохих воспоминаний о других мужчинах среднего возраста, которые якобы развелись, и я не хочу о них думать.

— О? — дышит он мне в ухо. — Что за счастливый конец?

Я делаю ужасный глоток своего нетронутого виски и беру свою сумочку с барной стойки. — Почему бы тебе не показать мне?

В свете ламп его гостиничного номера, после того как он неуклюже стащил с себя брюки и наполовину повалил меня на кровать, я в очередной раз убеждаюсь, что счастливые концы бывают только у мужчин.

Если честно, он действительно старается. Он целует меня в шею и проводит языком по внутренней стороне моего рта, но от привкуса виски в его дыхании мне хочется вздрогнуть. Несколько минут он лапает мою грудь и лижет между ног, стонет: — Черт, ты так великолепна, я не могу дождаться…, а затем с придушенным стоном надевает презерватив и проталкивается в меня.

Если бы я могла предположить, то сказала бы, что он не делал этого уже давно.

Если бы я могла предположить, то сказала бы, что он никогда в жизни не был свидетелем настоящего женского оргазма. Впрочем, большинство мужчин этого не делали. По крайней мере, это облегчает мне задачу — устроить ему маленький спектакль, который нужен всем мужчинам, чтобы успокоить свое эго, чтобы подтолкнуть их к финишной черте. Я стону, сначала тихо, потом громче. Я сжимаю свои бедра вокруг его бедер, сильно задыхаясь, а затем, в качестве кульминации, я смотрю ему в глаза и вру.

— Боже, как же тебе хорошо.

Он кончает с воплем и падает на меня сверху, как измученный тюлень. Я позволяю ему полежать еще секунду, а потом он откидывается в сторону и поднимается на ноги, чтобы совершить неловкое путешествие, чтобы выбросить использованный презерватив в ванной комнате отеля.

Я лежу на боку на кровати, измученная и опустошенная, натянув на себя простыню, чтобы укрыться. По крайней мере, я не одна, говорю я себе. По крайней мере, я не одна.

Несмотря на то что здесь никого нет, мне кажется, что за мной наблюдают сто глаз, сто голов, качающихся в разочаровании и презрении.

И ни в одной из них нет большего разочарования и презрения, чем в моей собственной.

Когда Джеймс возвращается в гостиничный номер, у него хватает благоразумия опуститься на кровать рядом со мной и обнять меня, прижимаясь к моему плечу.

— Это было потрясающе, — бормочет он. — Ты идеальная девушка, ты знаешь об этом?

Я смотрю на гостиничный номер, отвлекаясь на его оформление. Лилии в зеленой стеклянной вазе. Лепнина в стиле ар-деко. Вмонтированные абажуры, похожие на мотыльков со светящимися крыльями. Ничего из того, что я бы выбрала сама. Мне ужасно хочется заплакать, но я этого не делаю.

Я не идеальная девушка, хочу сказать я. Я колючая роза, которую никто не хочет брать в руки.

Эта мысль проползает сквозь меня, жалкая и ничтожная.

Вместе с ней приходит нежелательное воспоминание. Воспоминание, которое преследует меня, как плачущий призрак, и всегда находит меня в самые жалкие моменты.

Воспоминание выглядит примерно так.

Пустые черные глаза и окурок сигареты, светящийся красным. Дождливая ночь в Лондоне, небо, как чернила, испещренное облаками. Вдалеке журчит Темза и уныло журчит музыка из ночных клубов. Большая рука с татуированными пальцами, держащая мой зонтик Chanel.

Шестнадцатилетняя я кручусь в маленьком блестящем платье.

— Хорошо ли я выгляжу? — спрашиваю я, как мачеха Белоснежки, пристающая к своему зеркалу.

Как и зеркало, никакой реакции. Бледное лицо, как холодная, пустая поверхность. Пожимание плечами. Односложный ответ. — Конечно.

Искра раздражения зажигает фитиль внутри меня. Он горит до самого сердца, разжигая боль, как хворост в костре.

— Конечно? — повторяю я, не в силах остановиться. — Ты хочешь сказать, что я некрасива?