Волк Спиркреста

Всю следующую неделю Яков борется со мной, а я с ним. Он борется со мной, когда я пытаюсь обработать его раны, борется со мной, когда я пытаюсь запретить ему курить сигареты и заниматься спортом. Он борется со мной, когда я пропускаю занятия и уроки.

— Ты не обязана за мной ухаживать, — говорит он мне однажды днем, когда я меняю ему повязки.

— А кто еще будет это делать? — отвечаю я. — Все медсестры и врачи в больнице, в которую ты отказываешься идти?

— Тело исцеляет себя само, — бормочет он.

— Но с небольшой помощью оно делает это лучше. Серьезно, я начинаю понимать, почему ты выглядишь так, как выглядишь.

— Как дерьмо?

Я ткнула его в плечо. — Хватит ловить комплименты.

Когда он не борется со мной и не заставляет меня бороться с ним в ответ, мы занимаемся другими вещами. Мы сидим за кухонным столом, едим пирожные и пытаемся разобраться с Платоном, чтобы он смог наконец дочитать книгу. Яков с тоской наблюдает за тем, как я поливаю и протираю пыль с растений, или погружается в сон, пока я пишу диссертацию или читаю ему роман. Иногда мы просто лежим на диване и смотрим исторические драмы, а мое тело удобно прилегает к его боку.

Ночью он спит в моей постели. Одна только мысль о том, что он вернется в свою комнату, — личное оскорбление. Я знаю, что в конце концов он попытается. Однажды ночью он просто придет туда и уснет, а когда я его переспорю, он скажет какую-нибудь глупость о том, что не должен спать в кровати младшей сестры своего лучшего друга.

Но мне нравится, когда он в моей кровати. Мне нравится твердость его тела, тепло, которое оно излучает. Мне нравится, когда он спит на боку, а я осторожно прижимаюсь к его спине, обхватив одной рукой его талию и прижавшись лбом к татуировке в виде ножа на его спине. Мне нравится, что я чувствую, когда он в моей постели, как будто можно спать, потому что я наконец-то в безопасности.

Однажды утром я медленно, лениво просыпаюсь от грозового утра и единственного серебряного луча бледного солнечного света. Я лежу на боку, а тело Якова обхватывает мое, как печь. Его большое бедро прижато к моему, и что-то твердое упирается в изгиб моей задницы.

Я извиваюсь, сначала полагая, что это просто складка одеяла, но звук останавливает меня.

Низкий стон в горле Якова. Я замираю и жду мгновения. Он проснулся? Сомневаюсь. Яков никогда бы не позволил себе такой поблажки, только не со мной в его объятиях.

Уткнувшись головой в подушку, я выгибаю спину, осторожно скользя вверх. На этот раз стон больше похож на придушенный вздох. Неужели Яков думает, что ему снится сон? А я? Трудно думать ясно, когда мне так тепло, когда он так близко, когда он такой твердый, а я такая мокрая, и все между нами так безнадежно, ужасно сложно.

Я прижимаюсь к нему, запутавшись в клубке противоречивых эмоций. Похоть и вина, отчаяние и стыд. Моя совесть и мой голод ведут войну, и мое тело — это поле боя. Почему я не должна хотеть его? Он единственный человек в мире, который видит меня такой, какая я есть, и по-прежнему хочет меня. Так почему я не могу его вернуть? Почему я не могу получить его?

— Захара.

Слоги моего имени прозвучали невнятно и резко, когда его руки сжались на моих бедрах. Его голос хриплый со сна, но движение, которым он отталкивает меня, твердое и властное.

— Нет. — Я поворачиваюсь и обхватываю его за шею, прижимаясь ближе. Сколько бы он ни отталкивал меня, его тело говорит мне правду о том, что он чувствует. Я целую уголок его челюсти. — Пожалуйста.

Я опускаюсь между нами и просовываю руку в его боксеры. Он полный, твердый и теплый в моей руке, и я наблюдаю, как подергиваются мышцы его челюстей, когда он сдерживает стон.

— Пожалуйста, — бормочу я ему на ухо. — Яков. Позволь мне.

Он ничего не говорит, но его член твердеет в моих пальцах. Для такого тихого парня его тело делает очень многое, чтобы говорить за него. Он медленно ложится на спину, и я следую за ним, целуя его челюсть, посасывая его шею, стараясь избегать заживающих синяков. Он позволяет мне стянуть с себя боксеры, и когда я осторожно забираюсь на него сверху, его руки обхватывают мою талию, помогая мне сохранять равновесие.

— Я знаю, что ты хочешь этого, — говорю я ему шепотом, словно исповедуясь, глядя ему в глаза. — Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть этого. Я тоже этого хочу. Я так сильно хочу тебя. — Сдвинув в сторону шелковые трусики, я прижимаюсь к головке его члена, давая ему почувствовать, насколько я мокрая для него. — Видишь?

— Черт, — говорит он, только произносит это с протяжным, задыхающимся стоном, и его голос срывается в конце. — Чер….

Я опускаюсь на него, делая глубокие вдохи и думая, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к его размерам. Я стараюсь не сводить с него глаз, но чем дальше я опускаюсь, тем сильнее становится ощущение растяжения. Мои глаза закатываются на затылок, когда я наконец опускаюсь на него сверху. Секунду я не могу ничего делать, кроме как делать рваные вдохи, позволяя своему телу привыкнуть к нему. Я чувствую себя настолько полной, что едва могу дышать, — настолько полной, что уверена, что никогда больше не смогу почувствовать себя пустой.

Пальцы Якова сжимаются на моей талии. Я открываю веки и вижу, что он смотрит на меня сверху.

— Я причиняю тебе боль? — спрашивает он, в его голосе звучит беспокойство.

Я качаю головой, задыхаясь, чтобы говорить.

Нет, я хочу сказать ему. Ты не делаешь мне больно. Ты никогда не причинишь мне боль.

И осознание этого настолько четко прорисовывается в моем сознании, что я оказываюсь в ужасном удушье чистых эмоций. Я смотрю на Якова, на его постриженное, покрытое синяками лицо и темные глаза, полные озабоченного выражения, как будто мысль о том, что он может причинить мне боль, — это самое худшее, что может прийти ему в голову.

— Мне хорошо, — вздыхаю я, медленно двигаясь вверх-вниз. — Мне так хорошо. Боже, я думаю, я хочу…

Он садится напротив меня, обхватывает меня руками, и его рот накрывает мой, заглушая мои запинающиеся слова. Его поцелуй глубокий и ищущий, и на вкус он немного напоминает кровь из пореза на губе. Он держит меня на коленях, поддерживая, пока я медленно подпрыгиваю вверх-вниз на его члене. Я держусь за его плечи так осторожно, как только могу, боясь причинить ему боль, но боль, кажется, не ощущается, когда он обнимает мою голову одной рукой, отводит ее назад и целует мою шею, пробуя на вкус выступившие на ней капельки пота.

— Красивая, — бормочет он мне в горло. — Так красива, что больно. — Он отстраняется от моего горла, и крошечная ниточка слюны ненадолго соединяет его губы с моей шеей, а затем разрывается. Его глаза встречаются с моими, и он одаривает меня кривой, издевательской улыбкой. — Слишком красива для меня.

Я качаю головой, но он все сильнее входит в меня, и его бедра встречаются с моими в более жестких и быстрых толчках. Мой рот открывается, когда я пытаюсь собраться с эмоциями, чтобы сказать ему, что я чувствую, как мне хорошо, как он заставляет меня чувствовать себя хорошо, как я не думаю, что смогу жить без него, и как я думаю, что могу полюбить его…