Волк Спиркреста

Я говорю профессору Стерлингу правду. — Он никогда мне не звонит… Может, что-то случилось с его девушкой?

Профессор Стерлинг смотрит вниз. На фотографии Закари, которую я сохранила под его именем, изображены он и Тео, сделанной летом последнего года обучения в Спиркресте. На снимке Тео смотрит в камеру, приоткрыв рот в улыбке, а Закари смотрит на Тео так, как всегда — как святой смотрит на бога.

— Возьми трубку, — говорит профессор Стерлинг. — Сделай это быстро.

Я отвечаю на звонок.

— Захара. — Голос Закари короткий. — Ты в порядке? Где Яков?

Он знает, что Якова здесь нет.

Откуда он знает? Где Яков?

— Понятия не имею, — легкомысленно отвечаю я и слегка пожимаю плечами профессору Стерлингу. — Не здесь.

— Ты одна? — спрашивает Зак.

— Нет.

— Заро, ты в порядке? Ты…

— Заверши звонок, — говорит профессор Стерлинг, доставая мой телефон.

— Я люблю тебя, старший брат.

Профессор Стерлинг вешает трубку прежде, чем я успеваю закончить фразу. Он выключает телефон и кладет его на приставной столик. Затем берет мое пальто и вешает его на один из крючков. Снимает свое пальто и шарф, кладет их рядом с моим. Тревожная домашняя рутина.

— Моя Гвиневра, — говорит он, снова поворачиваясь ко мне. — Знаешь ли ты, как долго я этого ждал?

А потом берет меня за руку и тянет за собой, ведя к двери в правой части коридора. Я останавливаюсь, впервые сопротивляясь ему. — Это не моя спальня.

— Я знаю. — Он улыбается, открывает дверь и затаскивает меня внутрь. — Это его комната. О, я знаю, Захара.

— Откуда вы знаете? — На этот раз я не могу удержаться от вопроса. — Как вы узнали, что его не будет здесь сегодня?

Профессор Стерлинг улыбается. — Потому что, в отличие от него, я лучше знаю, как не упустить тебя из виду.

Я думаю о мраморном бюсте, который он подарил мне на день рождения. Такой странный подарок — если бы мы оба не были историками. Он пролежал в коробке целую неделю, прежде чем я почувствовала себя виноватой, достала его и поставила на каминную полку в гостиной — с прекрасным видом на квартиру.

— Вы наблюдали за мной? — спрашиваю я шепотом.

— Конечно. — Профессор Стерлинг обхватывает меня за талию и тянет в комнату Якова. — Разве не так поступают рыцари со своими дамами? Они ждут и наблюдают. А потом кончают.

Он закрывает за нами дверь.

Комната Якова выглядит так же, как и всегда. Гири сложены в углу, бутылки водки на прикроватной тумбочке. Кровать едва заправлена, одеяло наброшено на матрас. Неопрятная куча одежды заполняет кресло в углу, а на комоде лежит полуоткрытая коробка сигарет.

Профессор Стерлинг окидывает комнату взглядом, полным отвращения, и тянет меня к кровати.

— Почему здесь? — спрашиваю я, и в горле у меня становится тяжело от отвращения и ужаса. — Моя комната красивее.

— Потому что он хочет, чтобы ты лежала в своей постели, — говорит Стерлинг, снимая очки, низко и жестко. Он выглядит старше, чем когда-либо, и теперь он выглядит злым. — Значит, я хочу, чтобы ты была в его.

Меня охватывает холодная волна, до мурашек пробирает ощущение нарушения. Мои ладони покрылись испариной, а желудок скрутило от тошноты.

— У вас есть камера в моей комнате? — спрашиваю я. Теперь я уже не скрываю ужаса в своем голосе.

— О да, моя Захара. Я прекрасно знаю, чем ты занималась. — Профессор Стерлинг стягивает с себя кардиган, расстегивает верхние пуговицы рубашки. Он вспотел, капли стекают по бокам лица, и тяжело дышит. — Я прекрасно знаю, что ты за девушка. Как плохо ты себя вела. Но все вы, юные шлюшки, одинаковы, с вашими короткими юбками и невинными глазами. Вам всем просто нужен настоящий мужчина, который будет заботиться о вас, контролировать вас.

Он хватает меня за руки, на этот раз сильно, и грубо толкает назад. Я приземляюсь на одеяло Якова, и облако его запаха поднимается к моему носу. Дешевый одеколон, стиральный порошок, сигареты и бензин. Запах Якова, безопасности и силы.

Что же написал Яков в записке?

У роз есть шипы, чтобы их беречь. Это и делает их особенными.

Профессор Стерлинг опускается на меня.

— Твой отец никогда не полюбит тебя, — бормочет он мне на ухо. — Но я буду.

Порази тех, кто хочет причинить тебе боль.

Я опускаю руку вниз и выгибаю тело, нащупывая пояс. На лице Стерлинга мелькает выражение удовлетворения и триумфа.

— Да, красавица, прямо как…

И тут я нажимаю острием ножа под подбородком профессора Стерлинга. Он замирает, глядя на меня в шоке.

— Отвали от меня, жалкий кусок дерьма.

Шок, потому что все его фантазии неправильные. Он не Ланселот, а я не дама из рыцарского романа. И мне надоело быть дамой в беде.

Я — Захара Блэквуд, и я — колючая, мать ее, роза.

Адский пес

Яков

В конце концов, остался только один человек.

Я стою у подножия красивого таунхауса в Белгравии. Он белый, как падающий снег. Белый, как дым из моих губ. Идеальный белый фасад, скрывающий гнилую черную душу детоубийцы.

Внутри я такой же гнилой, как и мой отец. Все эти годы он заботился о том, чтобы заразить меня своей гнилью. Каждого человека я избивал до полусмерти. Каждая сломанная кость, каждая пуля, застрявшая в коленной чашечке. Вся кровь на моих руках — все, что я сделал. Она запятнала каждую частичку меня.

И я позволил этому. Я смирился с заразой, я позволил своей совести стать темной и тяжелой, как грозовая туча. Я делал это, думая, что в этом есть какая-то цель, что все это будет стоить того. Все это стоило бы того, если бы я уберег Лену.

Годы, которые я провел, оказывая услуги Данилу Степановичу, работая над тем, чтобы вернуться к Лене. Этот ублюдок все-таки привел меня к сестре, но не к той, которую я оставил.

Видите? Мертвая женщина шепчет мне из темноты. Ты должен был пойти со мной. Все эти годы назад. Ты должен был остаться в озере и пойти со мной.

Если бы ты умер, той ночью в Ялинке, в ночь твоей первой Кровавой Луны, ничего бы этого не случилось.

Твой отец никогда бы не пришел за тобой из дома твоей матери. Ты бы не стал с ним бороться. Лена была бы жива.

Другой голос звучит в моем сознании, заглушая шепот мертвой женщины. Ровный голос, полный ума и утонченности.

Если бы ты умер в ту ночь, мы бы никогда не встретились, — говорит голос Закари Блэквуда. Ты бы никогда не провел Рождество со мной и Тео. Мы бы никогда не напивались, не танцевали и не смеялись вместе.