Волны словно кенгуру

– Будешь знать, кого покупать!
– засмеялся Фёдор Михайлович и пошёл в плотницкую делать бамбуковые удочки.

Ваня стал чистить камбалу, а я снова зашаркал скребком по палубе.

У каждого своё дело.

ДРУЗЬЯ ИЗ ПЕРУ

В несколько дней мы обогнули Японию, миновали остров Тайвань и заторопились по Южно-Китайскому морю с солнцем наперегонки. С утра оно гналось за нами, вечером мы бежали за ним. На запад, к Гонконгу.

Я пошёл в рубку посмотреть на карту - скоро ли будем на месте, как вдруг с крыла услышал крик:

– "Перуанец" догоняет!
– Наш!

– Я и говорю - наш "перуанец"!

Спорили три дружка: молодые штурманы - каждый ростом с дядю Стёпу Коля и Веня, а между ними щупленький белобрысый Митя, второй радист.

Я тоже вышел на крыло и увидел вдали встречное судно.

– Уже успели в Гонконг сбегать. Машут!
– крикнул Коля.

На "перуанце" действительно кто-то махал платком.

– Уз-з-знали!
– обрадовался Веня.

– Что, небось монеты вместе меняли?
– спросил с порога капитан.

– И эт-то б-было!
– заикаясь сказал Веня.

"Было и это, - подумал я.
– Но главное-то, конечно, не в этом, а совсем в другом".

... Как-то в Иокогаме мы окружили на причале Веню, который выкладывал на ладонь одну за другой монеты:

– Английская, нем-мецкая... Наменял.

И тут за нашими спинами кто-то сказал:

– О, мои и! Мы оглянулись.

Сзади стоял смуглый крепыш с усиками и тоже заглядывал в Бенину ладонь.

Он запустил руку к себе в карман и вытащил несколько тёмных монет. Но каких! ..

На одной монете величественно поднимала вверх голову перуанская лама. На другой возвышались зубцы древней крепости инков...

– Перу, - с гордостью сказал крепыш.

– Ч-ченч?
– едва выговорил Веня.
– М-меняем?

Но крепыш закачал головой и высыпал монеты ему на ладонь. Даром!

– А что тебе?
– спросил Коля.

– Ничего, - развёл руками перуанец.
– Ничего. Он уже собирался уходить, но вдруг спросил:

– Есть Ленин-фото? Ленин-портрет?

– Для тебя?
– спросил Коля.

– Си, - сказал перуанец.
– Я коммунист.

– Будет!
– пообещал Коля и в три прыжка взлетел по трапу.

Через несколько минут он принёс небольшой портрет, который снял со стены в каюте.

Перуанец слегка отвёл портрет в сторону, посмотрел. Потом взмахом руки пригласил нас к себе - на соседнее судно.

Перуанские моряки с нами здоровались, поднимали вверх руки: "Буэнос, амигос!" В каюте сидел мужчина и слушал приёмник, мы тоже сказали: "Буэно". Но мужчина молча взглянул на нас и отвернулся.

Наш знакомый махнул на него рукой: "Не обращайте внимания".

В каюте были две койки. Перуанец встал на табуретку и над верхней приколол портрет Ленина..

– Амиго Ленин, камрад!
– сказал он торжественно. И вдруг его рука двинулась по воздуху, как маленькое судёнышко - с волны на волну.
– Теперь он поплывёт со мной в Перу, через все моря!
– улыбнулся перуанец.

В каюту стали заглядывать матросы, механики, которых мы видели на трапе.

Одни из них несли нам монеты, другие доставали из карманов письма и отрывали от конвертов марки:

– Сувенир! Память!

А у старого, морщинистого матроса в руках была бутылка с кукурузным напитком из Перу, и он протягивал её нам.

Моряки подходили к портрету, рассматривали его и одобрительно кивали.

И только один человек всё сутулился у приёмника.

– Всем нравится!
– сказал старый моряк.
– А ему нет. Он с капиталистами и сам думает стать маленьким капиталистом. О себе только думает. А чтобы стало хорошо всем, нужно ещё много работать. Очень много придётся работать.

Так и поплыл наш Ленин в перуанской каюте по морям, по океанам, в волны и штормы. С друзьями, у которых ещё очень много работы.. .

Вот почему сейчас с "перуанца" посылали нам привет.

Мы тоже отвечали им и как-то незаметно раскачивались: вверх-вниз.

Над нами спокойно горели яркие созвездия, но постепенно начинало покачивать.

МИШЕНИ НА КАРТЕ

За час-другой море вздулось большими широкими волнами, и судно стало перекатываться с бугра на бугор. В коридоре застучало, захлопало. Все бросились крепить двери.

Я тоже взял дверь каюты на крючок, чтобы не стучала, и сел за свой дневник. Но тут в коридоре послышалось: "Мы с тобой старики, комсомольцы двадцатого года", и мимо каюты пробежал к радиорубке капитан. Поёт "старики", а носится шустрей десяти молодых!

– Ну что, карта погоды есть?
– спросил он и тут же послышался его возглас: - Ай-я-яй! ..

Я тоже бросился в рубку.

Там в крохотном отсеке потрескивал аппарат, а начальник рации из-под его валиков вытаскивал влажный лист сиреневой бумаги, на котором я узнал очертания Японии, Китая, увидел змеистые линии, а в центре - кружочки, похожие на мишени.

Капитан поднёс к глазам очки, отвёл лист в сторону, взглянул на него и снова закачал головой:

– Ай-я-я-яй!..

– Что?
– спросил я.

– Ну и даст кому-то! Ну и даст! Да и нам может влепить!
– оценил обстановку капитан, внимательно вглядываясь в карту.
– Вон что делается! Здесь как в кастрюле. Самые страшные тайфуны завариваются. Сядет тайфун на хвост - только держись! Попадёшь в этот кружочек, - он ткнул очками в центр мишени, - и крышка!

– Так уж и крышка?
– спросил я.

– А из центра тайфуна ещё никто не выкарабкивался, - сказал капитан. Нон американцы послали когда-то судно, исследовать, что там внутри, - и больше никто о нём не слышал. Что там внутри, никто не видел. А кто увидел, уже не расскажет...
– Он ещё раз покачал головой: - Ай-я-я-яй!..

– Убегать надо!
– сказал начальник рации.

– Попробуем, авось проскочим. Да вот автомобили у нас на палубе. Если их накроет - фарш будет! Ох и завертит!..

КАСТРЮЛЯ В ОКЕАНЕ

По палубе с криком "Вот тебе и рыбная ловля!" уже торопился Фёдор Михайлович, а за ним с фонариком в руке шагал длинный, как Гулливер, боцман. Несколько матросов подтягивали возле машин тросы. И я стал помогать им. Помощник с боцманом ходили от машины к машине, стучали, как всегда, по тросам каблуками, проверяли, хорошо ли натянуты крепления.