Вопреки терзаниям

Я подозревал, кто это мог быть, поэтому не спешил поворачиваться. Может, если притвориться глухим, она уйдет?

— Да. Я хочу побыть один.

— Если что-то понадобится, я за соседним столиком. Девочки за тебя волнуются.

— У меня все в норме, сказал же! — несколько грубо ответил я, срывая злость на ни в чем не повинной девушке. И почему всем так нравится лезть в душу к тем, кому и без того фигово?

Ася понимающе закивала, стараясь выглядеть беспечной. Но я прекрасно видел, как сильно задел ее самолюбие своим хамством. У меня не было сил думать о чувствах девушки, которая не видит, что ее общество мне сейчас в тягость.

В какой-то миг в голове мелькнуло давнее воспоминание о свадьбе Антона, и сердце снова болезненно сжалось. Господи, неужели этот кошмар никогда не прекратится? Неужели я всегда буду чувствовать себя так погано при одной лишь мысли о нем ? О том, что наше будущее, каким я представлял его до трагедии, так и останется мечтой.

И всему виной даже не Андреа, не кома или ее последствия. Я сам все испортил еще задолго до этого, испортил в тот момент, когда позволил Сереге убедить себя сбавить обороты. Перестать контролировать Алмаза.

Если бы я только...

С трудом верилось, что несколько месяцев подряд мне удавалось сдерживать воспоминания, не поддаваться отчаянью, отвлекаясь на развлечения с друзьями, а теперь, всего за одну ночь, все окончательно рухнуло. Я только сейчас по-настоящему осознал, что никогда не смогу стать прежним.

К черту наше пари! Я не стану спать с девушками или парнями! Не буду заводить ни с кем отношения и проведу остаток дней в одиночестве. Это гораздо лучше, чем вновь открыться человеку, а затем содрогаться в ожидании, когда же он перечеркнет все хорошее одним единственным поступком.

Нет, хватит. Мне больше никто не нужен. Никто .

Так внезапно появившийся у столика Серега с выдохом опустился на свое место, вытянув ноги от усталости. Если он не прискакал ко мне раньше и сейчас не стал читать нотации сразу, значит, не видел, в каком я находился состоянии. Он полностью растворился в танце, в царящем в зале веселье, ему не до моей очередной истерики. Может, в иной ситуации мне стало бы обидно, но сегодня я мог его понять.

Только когда взгляд Сереги остановился на моем мобильном, перевернутом экраном вниз, задорная улыбка застыла на его губах. Он потянулся к телефону, а я даже не стал его останавливать. Да и зачем? Рано или поздно этот момент должен был настать, и друг знал это не хуже меня самого. Возможно, он до конца и не верил, что я с легкостью приду в норму после продолжительной депрессии.

Серега листал фотографии с сосредоточенным выражением лица, не выдавая при этом никаких комментариев. Спустя несколько минут, которые могли сойти за часы, он заблокировал телефон и осторожно положил обратно на стол.

— Меня это убивает, — прошептал я.

С появлением Сереги сдерживать рыдания становилось все труднее. Я потянулся к бутылке, позабыв про недавнюю тошноту. Сейчас мне жизненно необходимо забыться в алкоголе.

— Тебе хватит, — строго произнес Серега, бессовестно отбирая у меня бутылку. — Сколько ты вообще выпил, братишка?

Я неопределенно покачал головой, зажмурился, надеясь тем самым не дать пролиться слезам. Боже, и как я мог испоганить такой вечер? Как посмел испортить себе настроение в важный для друга день? И все из-за человека, который давно забыл о моем существовании.

— Знаю, тебе больно, — шепотом начал Серега, пододвинув свой стул к моему почти вплотную. Я перевел на него затуманенный слезами взгляд. — Понять не могу, но вижу. Ты должен взять себя в руки. Тебе будут помогать специалисты, друзья, отец или кто-то еще станет твердить банальные фразы, но в итоге только ты сам сможешь поднять себя с колен. Понимаешь?

Я медленно закивал, без конца проглатывая слезы. Лицо Сереги приняло болезненное выражение — он заметил, что сдерживался я из последних сил. Его слова...они должны были утешить, но вместо этого нанесли еще одну рану. Конечно же, он прав: лишь мне подвластны собственные мысли, только я могу их контролировать. Но друг также напомнил о том, что вскоре я останусь совершенно один без чьей-либо поддержки. Как я буду справляться без него?

Серега так уверен в себе, знает, чего хочет на самом деле, не сомневается в своих силах. Мы никогда не обсуждали его взаимоотношения с отцом, но еще со школьных времен наша небольшая компания прекрасно знала, какие ужасы творятся в их доме. Дядя Игорь считал, что порка — самый действенный метод воспитания, в особенности когда речь идет о таком разгильдяе, как его сын.

До какой поры это продолжалось, неизвестно, но мы не слышали от Сереги и намека на жалобу. Может быть, он опасался, что в таком случае мы перестанем видеть в нем того лидера, кем он стал для нас троих за долгие годы дружбы.

Он всегда создавал впечатление стойкого парня, которого не так-то просто под себя прогнуть, готов был противостоять всему миру, если тот повернется к нему спиной. И правда о трудном детстве навеки сделала бы его жалким в глазах окружающих.

— Давай вставай. — Серега сжал мое запястье, помогая подняться. — Тебе нужно прийти в себя.

Толком и не помню, как мы добрались до уборной. Серега насильно заставил меня умыться прохладной водой. Голова закружилась сильнее, но друг обещал, что позже обязательно полегчает. Я удержал равновесие лишь благодаря его крепкой хватке.

Он с неприкрытой тревогой наблюдал за мной, а я старательно отворачивался. Сердце сжималось от чувства вины: он столько сил вложил в мою реабилитацию, и видеть мои страдания сейчас для него, должно быть, слишком тяжело. Но я ничего не мог с собой поделать. Поезд вновь сменил курс, направляясь прямиком в пропасть.

— Серега, — шепнул я и потянул его за рукав, вынуждая обратить на себя внимание, — обещай, что не оставишь меня. Пообещай мне. Кто угодно, но только не ты ...

Я прижался спиной к стене, переводя дыхание. Во взгляде Сереги промелькнула явная растерянность, очевидно, он не ожидал от меня таких слов. Я и сам был встревожен своим поведением.

Раньше мы всегда переводили все в шутку, когда позволяли себе заводить откровенные разговоры. И пусть дружили с пеленок, нам так или иначе было трудно проявлять искреннюю заботу друг о друге. Еще в школе мне казалось, что наша дружба односторонняя, что только я прилагаю усилия, а Сереге, по большому счету, это без надобности. Когда к нам присоединились Гриша с Лешкой, сомнения стали грызть изнутри с удвоенной силой.

Но сейчас, оглядываясь назад, я мог с уверенностью сказать, что Серега уже тогда считал меня не просто другом. Он считал меня братом и никогда мною не пренебрегал.

— Лешка умер, — продолжил я, чувствуя давление в груди, словно с каждым вдохом органы сжигало яростное пламя. — Алмаз бросил меня после всего, что я для него сделал. С Региной что-то творится, а я понятия не имею, как ей помочь и примет ли она мою помощь. У Гриши теперь другая жизнь.

Я прикрыл глаза, прижимаясь затылком к холодной каменной стене. Тяжелое дыхание Сереги звучало вдвое громче в оглушающей тишине. Он молчал, потому что хорошо изучил меня и знал: монолог еще не закончен.