Вопросы
Шрифт:
Тогда Дим долго думал, кому доверить безопасность «Фортуны» и свою собственную. Даже советовался с ребятами. И кто-то сказал: «Давид».
– Давид?
– Он сейчас вольный…
– Он чемпион по боксу...
– Он быстро соображает...
А кто-то сказал:
– Не ставь чурку нерусского над нашими пацанами…
Потом Дим сам встретился с Давидом. Это оказался довольно молодой парень, лет двадцати семи-двадцати восьми, мощный, рослый, на голову выше Дима, наголо стриженый, темный, с черными глазами. Обсудили условия.
И уже то, что пришлось обсуждать такие вещи, о которых у них с Ригой был негласный, безмолвный
– Ты армянин что ли, Дави?
– Нет. Из Краснодара приехал.
Из Краснодара? Ну, может...
Дави теперь все время рядом. Ребята его уважают. Но ни тени, ни намека на дружбу между ним и Димом не возникло. Дим для Дави слишком «Босс», хоть и на «ты», и по-простому. Зато Дави открыл в «Фортуне» новый тренажерный зал – со всеми железными наворотами. Дим тоже зашел, полежал под каким-то станком или прессом, почувствовал себя слабаком перед Дави и поспешил убраться, пока железки ничего не отдавили.
– Мне тебя не хватает жутко! – признался как-то Глебу-Фуджи по телефону.
– И мне тебя, – не по-мужски откликнулся Глеб. – Но влезать обратно... не стану.
– Понимаю... Просто я совсем один в городе.
– Я тоже совсем один в нашем салоне.
– А Лилек?
– Она ушла к... Уехала то есть... в другую страну. А Таня?
– Таня есть.
Таня есть. И значит, есть он сам. А без нее – и его нет. И только она – смысл его мира. Но она «есть» как-то странно.
Дим часто думает, может ли существование человека быть настолько странным? Может ли жизнь Тани до такой степени отличаться от жизни других людей? Она сказала, что любит его. Он видит эту любовь в каждом ее взгляде, обращенном в его сторону. Но при этом она не становится ему ближе... Дело даже не в сексе. Секс, кажется, удовлетворяет обоих. Но во всем остальном сквозит то самое напряжение, которое не дает Диму появляться в толпе на городской плошади, напряжение, которое может вызывать только опасная неопределенность, зыбкость и непрозрачность каждого дня.
Словно кто-то отбирает у них их «сегодня». Она отказалась выйти за него замуж. Широко раскрыла глаза, а потом покачала головой.
– Не сейчас.
– Тебя что-то не устраивает в «сейчас»? – спросил он прямо.
– Да.
– Что?
– Сейчас жарко.
– Жарко?
– Вокруг очень жарко… Плавится все. Ты не чувствуешь?
Он отвернулся.
– Так и будет.
– И зимой?
– Да.
– И в следующем году?
– Да. Мы живем в сети.
– Но это страшно… когда от всего исходит этот жар…
Дим обнял ее, взял за руку.
– Дорогая моя, моя любимая девочка…
– Я понимаю, не объясняй ничего. Я знаю.
И дальше – без вопросов. Словно крикнул в колодец и услышал эхо собственного голоса. О чем спрашивать?
А вот Юлька устроила скандал.
– Жених хренов! Ненавижу тебя! Притащил непонятно кого. Сонную какую-то!
– Ты уволена, бестолочь!
И она – в ноги, как барину.
– Димочка, любимый мой! Не прогоняй меня! Я же всегда… все для тебя… и теперь – что хочешь, Дима. Золотой мой, ненаглядный…
Дим только поежился.
– Пошла отсюда!
Она встала и пошла, одной рукой отряхивая колени, а другой – вытирая лицо от слез. И тогда Дим подумал, что у него не жестокое сердце, а просто маленькое – всего для одной женщины и для одного чувства.
– Чего ты так? – Дави встретил его у авто.
–
О чем ты?– Юлька-официантка.
– Жалко? Себе забери. Или ребятам.
Дави – шаг назад.
– Куда едешь?
– В город хочу.
И задумался, оглянулся на Дави.
– Сядь за руль.
Город – тот же, что и был при Риге. А словно не хватает чего-то, словно больше стало опасности и меньше уюта и покоя. Словно все углы заострились, улицы сузились и городской тяжелый воздух стал царапать машину.
– В Краснодаре хорошо, Дави?
– Плохо.
– А где хорошо?
– Не знаю. В раю, может.
– Там нам точно не бывать.
Дави усмехается. Он не действует на нервы – это самая лучшая черта в его характере. Широкоплечий, мускулистый Дави умеет быть незаметным. Дим косится на пыльные улицы города и поднимает стекло автомобиля.
– Куда теперь, Босс?
– В «Фортуну».
– Соскучился уже?
И Дим тоже усмехается.
– Так выходит.
Таня, в отличие от Дима, уже не бежит от прошлого. Поняла, что многие вещи, которые вошли в ее жизнь с болью, и будут уходить с болью – долго и мучительно, а вырывать их с корнем – самой себе дороже.
Она часто приходит в особняк Выготцева и пьет с Илоной чай. Когда-то хотела забыть не только Выготцева, но и Илону, и ее детей, и ее дом. А сейчас Илона – ее самая близкая подруга, а ее дети – и Танины тоже. Тень Выготцева уже не заслоняет ей окна. Илона тоже изменилась, стала серьезнее. Почувствовала свою ответственность за детей, за наследство мужа и за свою собственную жизнь. Или просто грустнее стала.
– Я часто его вспоминаю… часто. С ним – как за каменной стеной я была. Несмотря на всю мою ненависть к нему…
Таня кивает. Действительно, была в Выготцеве та прочность, которая распространялась и на окружающих, оберегая их от малейшего дуновения ветра. Поэтому и душно было Тане в его особняке.
– А ты… как теперь?
– Хорошо, – кивает Таня. – Очень хорошо. Я Дима очень люблю, какой он ни есть. И всегда его любила, а когда не любила, чувствовала, что встречу его и буду любить.
Илона пожимает плечами. Смотрит в чашку, потом – за окно, на заснеженный, по-вечернему синеющий город.
– Это вот, как ты – Виталика, – добавляет Таня.
– Какого Виталика?
– Ну, в деревне который. Где ты родилась…
– А-а, Виталика… Так это же детская любовь была, несознательная. А ты разве знала Дима в детстве?
Илона хмурится, словно для себя лично не находит никаких оснований любви Тани к Диму.
– Не знала, но мне кажется, что я знала его всегда. Я могу точно сказать, как он отреагирует на любой пустяк, могу предвидеть каждое его слово, каждый жест.
– Это скучно. Он предсказуем.
– Нет, это не скучно. Я знаю, что он не предаст меня, не бросит. Его предсказуемость – мое спасение.
– Почему тогда не женитесь? Почему не родишь ему ребенка? – продолжает недоумевать Илона.
Таня оставляет чашку, уходит к окну и словно натыкается на морозную синеву. Замирает и какое-то время молча смотрит на город.
– Потому что это сложно, – отвечает нехотя. – Понимаешь, я словно спала, видела страшные сны, кошмары, а проснулась – чудом – рядом с любимым человеком. Но у нас нет настоящей жизни – наяву.