Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

— Не торопись, — осадил я его, — тут спешка не нужна, нужна точность.

Решили делать ангар не очень большой — так, метров десять на двадцать. Для начала хватит, а там, если понадобится, и расширить можно будет.

Я послал мужиков с Ночкой да Зорькой снова к лесопилке, чтоб и доски возили, и бревна не толстые под столбы. Телега со скрипом тронулась, поднимая за собой легкое облачко пыли.

— Петь, — подозвал я Петра, когда остальные разошлись, — бери процесс в свои руки. Привлекай мужиков, но чтоб за неделю крышу уже сделали. Да еще и досок нужно будет к этому времени перевезти.

— Сделаем, Егор Андреевич, — кивнул тот. — Не сомневайся.

Через день Фома уехал в Тулу с очередной партией досок. Телега была нагружена так, что оси скрипели, но Фома знал свое дело — увязал все крепко, чтоб в дороге ничего не растерять. А мы продолжали стройку. Работа спорилась — к вечеру уже стояли основные столбы будущего ангара, а на следующий день начали крепить поперечные балки да стены досками обшивать.

Как-то вечером, когда я вернулся домой усталый, но довольный проделанной за день работой, Машка все допытывалась, а как же там все у меня на лесопилке работает. Глаза ее светились любопытством, как у ребенка.

— Да что там рассказывать, — отмахнулся я сначала. — Колесо крутится, пила пилит, доски получаются.

— Егорушка, пожалуйста, — она подсела ближе, — я же никогда такого не видела. Расскажи толком.

Я вздохнул, понимая, что от расспросов не отвертеться.

— Знаешь что, — решил я внезапно, — давай лучше я тебе все покажу. Завтра с утра и сходим.

Глаза Машки загорелись еще ярче.

— Правда? Покажешь? — она даже захлопала в ладоши от радости.

Утром, едва позавтракав, мы отправились к лесопилке. День выдался ясный, солнечный, и идти было легко и приятно. Машка щебетала всю дорогу, расспрашивая то об одном, то о другом, а я отвечал, улыбаясь ее неуемному любопытству.

Когда мы подошли к лесопилке, там уже кипела работа. Я поманил Машку за собой и повел показывать свое хозяйство.

— Смотри, — я указал на большое водяное колесо, которое мерно вращалось под напором воды. — Вот оно, сердце всей лесопилки.

Машка замерла, глядя на колесо, широко раскрыв глаза. Брызги воды сверкали на солнце, создавая вокруг колеса радужное сияние.

— Какое оно большое! — выдохнула она. — И само крутится?

— Само, — кивнул я с гордостью. — Вода делает всю работу. Видишь, как устроено? Вода падает сверху на лопасти и заставляет колесо вращаться.

Я повел ее дальше, показывая, как движение колеса передается через систему валов к пиле.

— А вот тут самое интересное, — я подвел ее к желобу, где двое мужиков как раз укладывали новое бревно. — Сейчас увидишь, как бревна пилятся.

Мужики отпустили бревно и то поехало вниз, и пила с пронзительным визгом вгрызлась в древесину. Машка вздрогнула и прижалась ко мне, но глаз не отвела — смотрела, как завороженная, как длинное бревно медленно продвигается вперед, а на выходе получаются ровные доски.

— Ух ты! — она даже подпрыгнула от восторга. — Как быстро! И доски такие ровные!

Я с гордостью смотрел на ее сияющее лицо. Повел дальше, показал ангар, почти полный уже сложенных штабелями досок.

— Столько много! — ахнула Машка, оглядывая ряды аккуратно уложенных досок. — И это все ты сделал?

— Не я один, — я кивнул в сторону работающих мужиков. — Все вместе.

Потом мы прошли туда, где мужики жгли золу да уголь березовый делали. Воздух здесь был наполнен дымом и характерным запахом горящей древесины.

— А это зачем? — Машка с любопытством наблюдала, как один из мужиков сгребал остывшие угли в специально огороженное место камнями.

— Уголь для кузницы нужен, — пояснил я. — А зола — для поташа. Много где применение находит.

Машка внимательно слушала, кивала, расспрашивала, глаза ее блестели от любопытства и восхищения. Когда мы закончили обход и присели отдохнуть на поваленное бревно у кромки леса, она вдруг обняла меня и крепко поцеловала в щеку.

— Ты чудо сотворил, Егорушка, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я так тобой горжусь!

Я смутился, но было приятно видеть такой восторг в ее бездонных глазах.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Обычное дело.

— Не скромничай, — она прижалась ко мне еще сильнее. — Ты столько всего сделал. Мы даже когда в городе жили, не видела, чтоб за такой короткий срок так много было сделано. Ты настоящий хозяин!

В ее зеленых глазах было столько любви и обожания, что в я очередной раз утонул в этом омуте. И тут, осознав ею сказанное, действительно почувствовал — да, я действительно сделал что-то стоящее. Не просто выжил в этом новом мире, а создал что-то полезное, нужное, настоящее. И теперь, глядя на свое творение глазами Машки, я сам увидел его по-новому — не просто набор бревен, досок и механизмов, а целый маленький мир, который работает по моим законам и приносит пользу.

— Пойдем, — я поднялся и протянул ей руку, — еще нужно посмотреть, как там наш новый ангар строится.

Она вложила свою ладонь в мою, и мы пошли обратно в деревню.

Когда мы с Машкой вернулись — там явно была какая-то нездоровая суета. Люди сновали между домами, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Кто-то бежал с ведрами, кто-то кричал что-то через забор соседу, бабы собрались кучкой у колодца и оживленно что-то обсуждали, размахивая руками. Даже собаки, казалось, заразились всеобщим возбуждением — носились между ног, громко лая без всякой на то причины.

— Что опять случилось? — я озадаченно оглядывался по сторонам. — Вроде никто не приехал, а движение по деревне прям сильное — все носятся куда попало.

Машка привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то за частоколом домов.

— Может, беда какая? — в её голосе скользнуло беспокойство.

Я всё понять не мог, пока навстречу нам не выскочил запыхавшийся Илюха, лицо которого расплылось в широченной улыбке.

— Барин! Егор Андреевич! — он чуть не подпрыгивал от возбуждения. — У Пеструхи отёл! Такая бычина… ой, тьфу ты, тёлочка родилась — загляденье просто!

— Пойдёмте, посмотрите! — Илюха уже тянул меня за рукав в сторону хлева. — Прасковья там с ней сидит, всё глаз не сводит, боится, как бы чего не случилось.

Мы с Машкой переглянулись и, не сговариваясь, направились за Илюхой. Вокруг хлева уже собралась половина деревни — каждому хотелось взглянуть на телёнка.

Прасковья сидела на низкой скамеечке возле Пеструхи, которая лежала на соломенной подстилке и лениво жевала что-то, изредка поглядывая на свое потомство. Рядом с ней, на соломе, примостился маленький теленочек — ещё мокрый, с тонкими дрожащими ножками.