Вороны Вероники

Перепуганный, Альдо попытался сбежать, и это была роковая ошибка. Никто не оставляет стрегу.

Может быть, если бы он поговорил с Вероникой, беду можно бы было предотвратить. Сейчас уже и не скажешь. Он бежал, и Вероника его вернула.

Из любовника Альдо стал рабом.

Ирония судьбы заключалась в том, что теперь он мог рисовать. Вероника приносила ему карандаши, уголь, краски, листы бумаги. Альдо писал ее портреты, ничего более. он… жил на привязи. Когда он проявлял неповиновение, Вероника доставала кожаные ремни и опутывала своего пленника по рукам и ногам, а порою оставляла связанного в подвале на сутки, а то и двое.

Теплая ладонь нежно коснулась щеки, возвращая Альдо к реальности. Дженевра склонилась над ним, глядя своими печальными глазами Незримого Мира. Лик ее был чист и суров.

– Это было давно, - сказал Альдо сипло, отодвигаясь.

Он поднялся, прошел по комнате, борясь с искушением вернуться в постель и прижать к себе столь желанную Дженевру. Постоял у окна. Иллюзия слегка приглушала звуки и сдерживала ветер, но ничуть не мешала ощущать разлитое в воздухе напряжение. К Сидонье двигалась гроза. Сам город, проклятый и прекрасный, привычно горел огнями. Над островом Нищих полыхало зарево пожара. Городские власти привычно боролись со вспышкой болезни. Моровые поветрия — частые гости любого портового города. Оставалось только надеяться, что Бригелле хватило ума и ловкости, чтобы выбраться.

– Как получилось, что тебя не искали?
– спросила Дженевра.

Альдо вздохнул, наполняя бокал вином.

– Неудачный был год. Учитель скоропостижно умер. Базиле Мондо был занят статуей Силы, той то стоит на площади перед герцогским дворцом, а он забывает за работой поесть, не то что проведать друга. Рауле Басси уехал навестить своих родных.

Альдо сел на пол, скрестив ноги. Так, кажется, проще было бороться с искушением.

– Словом, я был предоставлен сам себе.

Дни сменялись днями. Иногда Вероника меняла гнев на милость, и Альдо вновь становился ее любовником. Все забывалось, и он любил ее исступленно, с надрывом. А потом он совершал какую-нибудь оплошность и снова превращался в раба. С любовником Вероника была ласкова, с рабом — жестока. Словно у ее личности было две стороны.

Гневаясь, Вероника приводила в дом других мужчин. Пока они предавались утехам, Альдо, низведенный до предмета мебели, до вещи, мог только наблюдать. Первое время он ревновал, отчаянно, мучительно. Потом что-то в нем оборвалось, ушла ревность, ушла влюбленность. Глядя на сплетающиеся тела любовников, он хотел только одного: предупредить очередного дурака. Не связывайся со стрегой. Не теряй себя.

Но худшее было впереди.

* * *

Прошел год или около того, и гнев Вероники иссяк. А, может быть, ей попросту наскучил Альдо, приелась игра. Но отпускать его она не собиралась. Стреги никогда не выпускают добычу. И тогда Альдо получил то, о чем когда-то мечтал: новый Дар. Он и не представлял, что это будет так… грязно. Бурное соитие, влажные от пота тела, вкус кровь на губах. Сила, бутоном распускающаяся внутри. Сила, так непохожая на его собственную сила, по капле вливаемая в кисти, краски и холст. Никаких сложных расчетов, никаких ритуалов. Создание магического предмета одним своим желанием.

А потом Вероника стала приглашать гостей. В ее домик на берегу приходили все влиятельные люди города, приезжали знать и богачи из других стран с единственной целью: купить зачарованную картину. Они платили золотом, иногда — по весу Вероники. Альдо же был в их глазах не лучше ярмарочного фокусника. Когда он ухитрялся разозлить свою хозяйку, а Вероника была вспыльчива, гостей приходилось встречать в ошейнике.

Он писал картины, приманивающие богатство и удачу. Он писал картины, вызывающие любовь и страсть, и никто не мог противиться этой магии. И он писал портреты. Портреты людей, которым суждено было умереть.

Альдо Ланти сидел на полу, обхватив колени, поджав пальцы ног, и обнажался перед Дженеврой, сдирая с себя кожу. Сдирая наслоения лет, чтобы обнажить кровоточащие раны. Дженевру мутило. Она чувствовала себя палачом, насыпающим соль на отверстую рану.

– Я не люблю людей, - сказал вдруг Ланти.
– Ты ведь слышала в городе разговоры о моих причудах? Что я предпочту прогулку с собакой попойке с лучшими людьми города.

Дженевра не была уверена, что хочет продолжать этот разговор. Ее собственные горести на фоне прошлого Ланти казались несущественными, и оттого хотелось раздуть их до небес, придать им значимость.

Речь ведь зашла о проклятье? С чего ему вздумалось сдирать с себя кожу?

– Друзья мои были единственными, кто пытался сделать хоть что-то. Но им рассказали, что я живу в доме Вероники по собственному желанию и не хочу возвращаться в город.

– И они поверили?
– голос Дженевры дрогнул.

– Да. Я ведь слыл дамским угодником и ценителем красоты.

– И они все еще твои друзья?

Ланти вдруг рассмеялся, тихо, сипло. По коже пробежали мурашки, но причиной их был не страх или холод. Это было возбуждение. Смех Ланти волновал ее. А еще была дурная смесь жалости и нежности. Чтобы не совершить ничего неправильного, Дженевра вцепилась в вышитые подушки.

– Но вы ведь выбрались?

Альдо улыбнулся снисходительно. Конечно, глупый вопрос. Он ведь здесь.

– Я нашел себе покровителя.

Его звали Клаас вон Раух, и у него было много врагов. Вон Раух торговал пряностями и тканями, держал несколько лавок в Сидонье, а также на всем пути до самого Висалбада, и мастерски наживал себе врагов. Его ненавидел тесть, потому что жену свою вон Раух заполучил шантажом. Ненавидели родители девушек, которых он брал в любовницы. Ненавидели сами любовницы. Ненавидели конкуренты и деловые партнеры. И Альдо его ненавидел, и вместе с тем сознавал, что Клаас вон Раух — единственный шанс на спасение. И он продался с потрохами. Заключил договор с демоном.

Дело было за малым: вырваться из когтей прекрасного чудовища.

Несколько дней Альдо был очень мил и покладист. Настолько мил и покладист, что Вероника вновь возжелала его и впервые за долгое время приняла не как раба, а как любовника. Они пили вино, шутили, целовались. Занимались любовью на ее широкой постели. Близость спасения придавала сил и помогала сохранить разум острым и трезвым. Когда Вероника, в третий раз доведенная до экстаза, задремала, Альдо накинул ей шнурок на шею и затянул. И бежал в ночь, в сторону города, под защиту другого монстра.

Вероника появилась несколько дней спустя. Убить стрегу не так легко. Она не стала тягаться с вон Раухом, а может быть игрушка ей уже надоела. Она просто прокляла Альдо, наложила свое стрега мале. Ращрушить которое можно лишь женившись на женщине, которую никто не хочет, и лишив ее невинности, когда она сгорает от похоти и ненависти. Желать и ненавидеть девушка должна в полной мере, иначе проклятье, нерушимое, ляжет на обоих.

Вероника после этого исчезла, оставив Альдо искать того, кто разрушит проклятье.

– А вон Раух вскоре умер, - глухо добавил Ланти.
– Затонул со своим кораблем. Я тут не при чем.

* * *

Дженевру охватило странное чувство, словно бы она узнала что-то жизненно важное, и в то же время главное от нее ускользнуло. Она сидела, не сводя глаз с Альдо Ланти и пытаясь понять этого человека. И еще больше понять, что она к нему испытывает.

Это больше не был страх, определенно. Узнав Альдо чуть ближе, Дженевра перестала бояться. После того, как он обнажился перед ней, рассказывая свою историю — Дженевра не сомневалась в ее правдивости — для страха и неприязни не осталось места. Это не было жалостью. Жалость унизительна для обоих. Но что тогда? Симпатия? Нежность?