Вороны Вероники

Стрегов мор.

Городские подземелья.

Сама того не желая, слово за слово Дженевра пересказала все свое путешествие по преддверию Бездны. Прозвучали даже подробности, которые Дженевра предпочла бы утаить. Но словно зелье истины ей капнули на язык. Дженевра все говорила и говорила, а Альдо только крепче прижимал ее к себе и целовал в висок, в щеку, в уголок рта, пока не начал нежно и одновременно искушающе целовать губы. Воспоминания перестали быть такими уж страшными, и Дженевра, отстранившись, смогла закончить рассказ.

– Так и есть, - кивнул Альдо.
– Скорее всего один из тех мерзавцев принес в город болезнь. А может, это вовсе не болезнь, а проклятье. Не стоило тревожить мертвых стрег и древних королей. Так или иначе, мор в городе смертелен, и…

– Ты собираешься ото всего отказаться?
– нахмурилась Дженевра.

Альдо вновь поцеловал ее.

– Конечно нет! Я не собираюсь проигрывать стреге. Как не странно, мор нам только на руку. Проще будет пробраться на остров Нищих, там сейчас карантин из-за чумы. Нам только нужно постараться не привлекать внимания. Сегодня вечером ты окрепнешь, поладишь с крыльями, и завтра мы слетаем поглядеть, что к чему.

Холодок пробежал по коже. Пока все было так хорошо, так приятно. Дженевра и не вспоминала о проклятье, принуждающем ее превращаться в ворону. Сперва один раз в день, потом все чаще и все дольше. Что будет, если чары все же снять невозможно? Сколько пройдет времени, прежде чем она полностью превратится в птицу и навсегда забудет, каково это — быть человеком? Альдо прижал ее крепче, целуя нежно, успокаивая ласковыми словами, и невольно взяла досада. Вот на это она променяла жизнь и свободу? Ради этих фальшивых слов и сладких поцелуев, которые Ланти расточал слишком многим? Он на ней женился, чтобы погубить и освободиться. И в конце концов погубил, даже не имея шанса на спасение.

Дженевра шмыгнула носом.

– Я найду способ, - Альдо вновь поцеловал ее, осторожно, нежно, взяв заплаканное лицо в ладони.
– Не беспокойся, я верну все. И… давай вставать. Если ты, конечно, не хочешь заниматься любовью о самого вечера. Я, честно скажу, совсем не против, но ты еще слишком неопытна.

Слезы высохли, стоило только Альдо заговорить о плотском. Должно быть, Дженевра была ничуть не лучше своей похотливой сестрицы. Но потом Дженевра пошевелилась, и это движение отдалось ломотой во всем теле. Здравым решением было встать и одеться, что Дженевра и сделала.

Вопреки некоторым опасениями Дженевры, Альдо был с ней не только пылким любовником. Он с радостью отвечал на вопросы. Рассказывал о красках, объясняя, как называются те или иные пигменты, какие из них безопасны, а к чему лучше не прикасаться. Посмеиваясь, показывал свои картины, росписи, рисунки, и ими Дженевра была очарована. Здесь не было, как она втайне боялась, портретов куртизанок. Виды Сидоньи, изящные этюды воды и неба; зарисовки, изображающие тот или иной причудливый дом. Дженевра смотрела на знакомую Сидонью новыми глазами, и в городе оказалось немало странного. Еще среди рисунков было множество искусных изображений животных, и они Дженевру совершенно заворожили.

– Врожденный Дар все же пригодился, - улыбнулся Альдо. Я могу долго их удерживать на месте, заставить принять любую позу. Жаль, с людьми это не срабатывает. Ненавижу писать портреты.

– В следующий раз, - пообещала Дженевра, - я постараюсь сохранить неподвижность.

Альдо взял ее за подбородок, приподнимая голову и разглядывая юное, чуть смущенное лицо с порозовевшими щеками.

– И в следующий раз ты будешь полностью обнаженной.

Румянец вспыхнул еще ярче.

– Если ты этого хочешь…

Второе превращение вышло безболезненным. Дженевра просто выскользнула из платья и взмыла под потолок. Она была сильна и свободна, у нее были крылья. Это было опасное ощущение. Пришлось напоминать себе: я — Дженевра Ланти. Я жена Альдо Ланти. Я человек. Я должна избавиться от проклятья. Только сумев уцепиться за эту мысль, словно поводок на себя накинув, Дженевра решилась следом за Альдо вылететь из пещеры.

* * *

На следующий день Альдо решился наведаться в город. Дженевра все еще не слишком уверенно держалась в воздухе и с трудом справлялась с новым телом, но ей и не следовало привыкать. Да и вообще, стоило бы поторопиться: над городом поднимались все новые и новые дымы.

В утреннее свое превращение Альдо слетал, чтобы спрятать в укромном месте одежду, а заодно проверить, как дела у Бригеллы. Все вещи были уже упакованы, и слуга споро грузил их на подводы. Из-за угла за ним следил человек в черном — судя по выправке лакей Понти-Вале, но опасаться ее уже не стоило. По слухам графиня удалилась на молебен, что почти наверняка означало в данной ситуации: сбежала либо при смерти. У обитателей площади Масок поспешный отъезд удивления не вызывал. Почти все готовились бежать из города. Дворец Наслаждений стоял заколоченный.

Вечером вместе с Дженервой Альдо первым делом облетел город, осматриваясь. Сидонья дымилась. На маленьких, бедных островках жгли больных, хотя это не могло помочь при стреговом море. В богатых кварталах готовились к поспешному бегству, пока весть о поветрии не распространилась за стены города и сидонцы не стали повсюду нежеланными гостями.

Спустившись, когда подошел срок, вернув себе человеческий облик и одевшись, Альдо и Дженевра смешались с толпой. Здесь, на земле царила паника, и по обрывкам разговоров становилось понятно, что болезнь распространяется стремительно и от нее нет спасения. Дженевра испугано жалась к мужу, вцепившись в него ледяными пальцами.

– Не бойся, - шепнул Альдо ей на ухо.
– Мы уже прокляты, едва ли нас тронет мор.

– Я не этого боюсь. Я просто… просто боюсь, - Дженевра нервно облизнула губы.
– В городе очень страшно.

Тут сложно было не согласиться.

Как всегда в пору паники, люди искали виноватых, и воздух то и дело взрывался криками. Кто-то клеймил пороки герцога, который навлек гнев богов тем, что живет с женой и двумя ее сестрами и братом, смазливым музыкантом. Хотелось бы Альдо пошутить, что в подобном грехе плотской невоздержанности можно обвинить половину Сидоньи, но слишком много ненависти звучало в тех голосах. Они жаждали крови герцога, всех его любовниц и любовников, и оставалось уповать на крепкие стены дворца.

Другие обвиняли в поветрии иноземные корабли. Они и в самом деле частенько вместе с вином, кофе, шелком и пряностями привозили болезни. Все больше дурные, с которыми сидонские куртизанки давно научились бороться. И все равно, здравый смысл легко отказывал, и люди призывали жечь корабли, а то и весь порт разом.

Третьи, самые страшные, говорили о Божьем Гневе. Мы прогневали Создателей своих, патетично восклицали они. Мы погрузились в разврат, возвели на престол совокупление и восхвалили мужеложество. Мы пьянствует и трахаемся, забыв все заповеди. Горе грешникам! Горе и гибель!