Восемь тетрадей жизни

Мой дед клал кирпичи,

Отец мой стены делал,

И я кладу кирпич и делаю стену.

Сдались нам кирпичи!

Их тысячи, десятки тысяч, горы.

Но всё же дом себе я не построил.

Я делал башни и мосты, террасы

И виллу для хозяина большую,

Которая нам солнце заслонила.

Но все же дом себе я не построил.

XXVIII

КАШЕЛЬ

Мой дом стоит так высоко,

Что слышен кашель Бога.

XXIX

ВОЛЫ^[6]

Скажите Вы моим волам:

«Подите прочь, — вы сделали свое —

Теперь мы пашем трактором быстрее».

Я знаю, плачет сердце у вас, и у меня.

Они нам отслужили много лет

Теперь волы уходят, понурив голову,

Вослед веревке длинной бойни.

XXX

НАД ЧАШКОЙ КОФЕ С МОЛОКОМ^[7]

Пойдем в кафе для бедных, как и мы,

Где спички чиркают о стену.

За чашкой кофе с молоком поговорим

И восхитимся им, ведь теплым Его нам принесли.

И всем расскажем, как встретились впервые,

Ни где-нибудь — мы ехали в трамвае

В одном из уголков Америки Латинской.

Твой шарф из меха мертвой кошки вокруг шеи,

Пропахший писаньем бедняги Кантарело,

Мы назовем лисою черно-бурой,

Какую носит и сама княгиня.

Под апельсином лампы золотым

И мы пойдем покорно, как скот,

Которого ведут на бойню,

И у ворот, прощаясь долго,

В любви признаемся и скажем,

Что ничего другого нам не надо.

XXXI

ДИНО

У брата — усики, и он танцует танго,

Таким его я помню.

Теперь разводит уток он —

Четыре тысячи — все плещутся в реке

Средь камышей.

Когда его зову я в Рим,

Привозит мне два листика салата.

Я для него, как канарейка в клетке.

И всякий раз при встрече,

Пусть даже год прошел,

Здороваемся за руку, — и… баста.

XXXII

ЛЕСТНИЦА, КОТОРАЯ ВЕДЕТ НА НЕБО

Селение было сделано так. Подгнившее дерево и только. Потом монастырь, сложенный из камней. Параджанов наверняка видел ребенком у себя в Армении, где так много монастырей, как монахи косят траву на крыше такого монастыря в дождливые годы, после того как ветер забрасывал под старые черепицы семена. Под ними вырастали целые заросли крапивы, мака и овса по колено. Ныне селение опустело. Люди бежали от стихийных бедствий, и трава на крышах вырастала высотой в метр, прорастала из трещин домов и на земляных полах. На крышах трава высокая и тонкая с красными маками, раскачивалась на ветру, создавая мягкие волны. Камины, потушенные, кто знает, сколько лет тому назад, перестали спасать от сырости, которая спускается с окрестных гор. Когда одинокий торговец-грек останавливает свой джип на площадке, он сразу же отправляется на поиски хоть одной живой души.

Никого. Впечатление, что люди спрятались под камнями. Но вдруг возникает старуха, которая сидит на корточках перед жаровней с чайником. На ней розовые шали, накинутые на фиолетовый жилет и белый фартук, из-под которого выглядывает рука, кажущаяся на первый взгляд вышитой. Однако, это не вышивка, а серебряный браслет с монеткой, соединенный цепочками с тремя кольцами на пальцах. Тогда грек садится, поскольку браслет заслуживает разговора. Надо бы купить его. Это может быть выгодно. Иначе как оправдать все затраченные усилия и четыре дня приключений под изнуряющим солнцем по горным ухабам. Старуха жует слова, похожие то на арабские, то на турецкие. Лучше сразу показать ей товар, чтобы предложить поменять на него браслет. Баночки с рыбой и с цыпленком. Старуха смеется и прячет лицо в шаль. Потом приоткрывает глаза и смотрит на высохшую воронку пруда перед ними. Торговец идет к джипу и возвращается. Показывает одежду, бусы и разные вещи. Предлагает деньги. Показывает марки. Старуха берет одну из них — с птицей в центре. Потом она роется в складках одежды и вытаскивает ножницы. Вырезает птичку и кладет ее себе на ладонь. Возможно, она верит, что птица умеет летать. И правда, порыв ветра уносит кусочек марки, а она смеется и хлопает в ладоши. Смотрит, как бумажная птичка летит вместе с другими, которые от этого шума поднялись с пруда. Она родилась в Туркуле и девочкой переехала в Азербайджан, где должна была найти на реке камушек с дырочкой, чтобы быть принятой на работу, на маленькую фабрику ковров. Тот, кто после долгих дней поисков находил такой камень, доказывал тем самым, что обладал необходимым терпением делать в день по десять тысяч узелков. Именно так принимали на работу в те времена. Если девочка уставала ходить по каменистому дну реки и отказывалась от поисков, значит она не годилась для того, чтобы ткать прекрасные ручные ковры. Через двадцать лет она вышла замуж за армянина, и он увез ее в это селение деревянных домов, затерянных в горах. А сейчас она сидит перед человеком, который выпрашивает у нее браслет. Она не соглашается ни на какой обмен. Поскольку наступила ночь, торговец решает переночевать в одном из покинутых домов. Следующий день и еще другой он теряет на торги. Он хочет любой ценой заключить сделку, но теперь ему важен не браслет, главное для него победить упрямство старухи. Это вопрос принципа, поскольку под сомнение поставлено его умение убеждать, его профессия. И еще его притягивают эти места, и это одиночество. Ему вспоминается детство. Особенно те деревенские тропы, где улитки скрипели под ботинками после гроз, которые затопляли канавы. Он уже больше ничего не просит у старухи, не предлагает обмена. Ждет, когда она сама попросит его о чем-нибудь. С другой стороны, есть то, что обычно называют бесценным и чем дорожат. И старуха была сильно привязана к браслету. Торговец бросает на траву одеяло и потом, завернувшись в него, прислоняется к деревянной стене. Спать так, как не спал давно: отфыркиваясь, как животное, а утром, проснувшись, лежать, глядя в потолок, или сразу выходить на улицу. Потом собирать улиток или грибы. Иметь больше времени, чем отпущенные тебе дни. Чувствовать себя, наконец, конем или любым другим животным с чутким нюхом. Следовать запахам в прозрачном воздухе. Не считать дней и ночей. Забыть извилистую дорогу и города, которые видел и не видел. Остаться и все. Не думать. Двигаться и останавливаться на камнях или траве. Подолгу смотреть на то, что едва движется или на трещины в камнях. Гудят дикие пчелы. Где я, и кто я? Забытые вопросы. И вот однажды по траве приходит старуха. Теперь она ищет и, может быть, хочет обмена. Держит на ладони браслет, готовая отдать его за что-то, но не может объяснить, чего она хочет. Веточкой рисует на мягкой земле, но сразу же перечеркивает свой рисунок глубокими линиями. Она нарисовала то, чего хочет, но потом пожалела. Может быть, стеснялась, и, действительно, она убегает и прячется в высокой траве, расстроенная тем, что сделала.

На земле осталась ветка, которой она рисовала. Должна была изобразить что-то очень простое, но грек не может понять. Эта новая встреча со старухой вернула его в те дни, о которых он забыл, чувствуя себя вольным зверем лесов. Он ищет ее и находит на мусульманском кладбище, где она роет яму. На каждой могиле в землю воткнута грубо сколоченная крестьянская лестница, которая, видимо, служила, когда опускали тело в могилу. Потом ее оставляли там, чтобы душа могла по ней подняться на небо. Бедное кладбище, заросшее дикой травой, и эти лестницы, чуть покосившиеся, которые поднимаются в воздух. Рядом с ним православный погост с двумя низкими строениями из камня, куда приходили умирать больные во время чумы, когда некому было вырыть могилу.

Старуха скребет землю. Не поднимает глаз, наконец, останавливается и долго смотрит на торговца, потом показывает на одну из лестниц. И тогда торговец сразу же вспомнил рисунок на земле — старуха нарисовала лестницу.

«Хочешь в обмен лестницу?» — спрашивает он изумленно. Старуха сворачивается калачиком на дне ямы и плачет. Потом снимает с себя браслет и вручает его торговцу. Грек тут же начинает искать лестницу, но ее нет. Тогда находит ржавый нож, который точит о скалу. Срезает с дерева ветви, чтобы сделать из них перекладины. Выбирает два деревца, чтобы пустить их на жердины. Веревками и ивовыми прутьями привязывает к ним перекладины. На это уходит десять дней и наконец лестница готова. Он вручает ее старухе, которая хочет увидеть лестницу опущенной в яму. Наконец, женщина улыбается. На следующее утро он уезжает, оставив старухе ее браслет.

XXXIII

КВАДРАТНАЯ ТЕНЬ

В одном из переулков глиняной пыли старого Самарканда в центре комнаты, на ковре, прилипшем к земляному полу, сидит Малик-ака и пьет чай, поднимая иногда чайник, у которого отбитый носик схвачен металлическим кольцом. Маленькими глотками тянет зеленый чай, как принято в этих краях. У стены — старый расписной сундук. Прямоугольник солнца хочет добраться и ожечь его светом, пройдя через узкую дверь, которая смотрит на площадку перед домом. Малик-ака безмятежно пьет чай. Он все время смотрит на дверь, привлеченный проходящими за ней время от времени тенями. Тени юношей и женщин, которых он знает. Он видит лишь тени, поскольку тела растворены стоящим в зените солнцем. Оно и создает эти движущиеся темные очертания, похожие на кляксы туши на промокашке — той самой площадке перед дверью.