Восхождение

В этот момент в мастерскую вошел Остроножский, среднего роста химик с аккуратно подстриженными усиками и рассеянным взглядом.

— Гавриил Лукич! — обрадовался я. — Как раз вовремя. Нам нужно разработать новый сплав для подшипников главного вала трансмиссии.

Остроножский рассеянно поправил манжеты:

— Подшипники? О, великолепно! — его глаза внезапно загорелись странным блеском. — Сегодня Меркурий в соединении с Марсом. Идеальное время для работы с металлическими сплавами! Вчера мой катализатор Николаус предсказал важное открытие. Какие характеристики требуются? — он достал из кармана небольшой астролябический инструмент и взглянул на него.

— Повышенная износостойкость, пластичность и теплоотвод, — ответил я. — Предлагаю оловянно-сурьмяный сплав с добавлением меди и никеля.

— Хм, космически удачное сочетание! — Остроножский достал из кармана блокнот с нарисованными на полях планетарными символами и начал быстро записывать. — Олово находится под покровительством Юпитера, сурьма слушается Сатурна, а медь… о, медь — дитя Венеры! Теоретически должно сработать. Николаус будет в восторге, — он погладил маленькую колбу, которая, как я только сейчас заметил, торчала из его нагрудного кармана.

— У вас один день, — твердо сказал я. — Времени в обрез.

Руднев задумчиво рассматривал шестерни:

— Для увеличения площади зацепления придется перепроектировать всю коробку передач.

— Не обязательно, — возразила Загорская. — Если мы изменим угол наклона зубьев с пятнадцати до восемнадцати градусов, сможем увеличить площадь контакта без существенного изменения габаритов.

Руднев поднял брови:

— И увеличить осевую нагрузку? Подшипники точно не выдержат.

— Поэтому мы и меняем подшипники, — парировала Загорская. — А осевую нагрузку компенсируем усилением корпуса коробки передач.

Между ними явно назревал спор. Я поднял руку, останавливая дискуссию:

— Оба варианта имеют право на существование. Руднев, вы прорабатываете классический подход с полной переделкой коробки. Загорская, вы готовите альтернативный вариант с изменением угла наклона. Через шесть часов сравниваем результаты и выбираем оптимальное решение.

Оба инженера неохотно кивнули, принимая компромисс. Я понимал их нетерпение. Каждый уверен в превосходстве своего решения. Но настоящий прорыв часто рождается на стыке разных подходов.

— А теперь пойдемте посмотрим на результаты испытаний брони, — предложил я. — Звонарев, где у вас материалы?

Следующие два часа мы провели в лаборатории, изучая образцы брони после обстрела. Результаты выглядели удручающе.

Бронебойные снаряды легко пробивали сталь марки 4Н на дистанции восемьсот метров, оставляя рваные отверстия с отколами на внутренней стороне. В реальном бою такие повреждения привели бы к гибели экипажа.

— В чем проблема? — спросил я, разглядывая срез броневой плиты.

— Недостаточная гомогенность стали, — ответил Звонарев. — И неоптимальная технология закалки. При производстве опытной партии металлурги допустили несколько ошибок. Но главное, эта марка стали изначально не рассчитана на противоснарядную защиту.

Я кивнул, вспоминая историю создания брони для Т-34:

— Нам нужна двухслойная катаная броня с легирующими элементами. Внешний слой твердый, для разрушения наконечника снаряда, внутренний вязкий, для поглощения энергии удара.

— Это революционный подход, — заметил Звонарев. — Никто в мире пока так не делает.

— Именно поэтому мы должны стать первыми, — улыбнулся я. — Это даст нашим танкам критическое преимущество. Но для разработки такой брони нам нужен Величковский.

Как по заказу, в лабораторию вошел запыленный курьер:

— Товарищ Краснов? Телеграмма от профессора Величковского. Он прибудет на заводской аэродром через два часа. Просил встретить.

— Отлично, — я повернулся к команде. — До прибытия профессора займемся еще одной проблемой, прицельными приспособлениями. Что у нас с оптикой?

Звонарев скривился:

— Катастрофа. Отечественные триплексы мутные, искажают изображение. Прицельная марка смещается при вибрации. В таких условиях точная стрельба невозможна.

— У меня для вас хорошая новость, — сказал я. — Товарищ Сталин одобрил сотрудничество с зарубежными производителями оптики. Мы можем организовать закупку технологий в Германии или Чехословакии.

— Серьезно? — не поверил Звонарев. — Это же прорыв! Немецкая оптика от Цейса или чешская от ЧКД — лучшие в мире.

— Но это потребует времени, — предупредил я. — Для пробной партии танков нам придется искать временное решение.

— Можем использовать имеющиеся авиационные прицелы, — предложила Загорская. — Их точность выше, чем у стандартных танковых.

— Неплохая идея, — согласился я. — Займитесь адаптацией авиационной оптики к танковым прицелам. А я подготовлю документы для организации закупок в Чехословакии.

Следующие несколько часов каждый занимался своим участком работы. Я просматривал отчеты, набрасывал схемы улучшений, согласовывал поставки материалов.

Загорская и Руднев соревновались в создании улучшенной трансмиссии. Звонарев руководил адаптацией авиационной оптики. Циркулев переделывал моторную раму, а Остроножский экспериментировал со сплавами для подшипников.

Время летело незаметно. Когда послышался гул прибывающего самолета, я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что уже вечер. Мы со Звонаревым поспешили на заводской аэродром, где приземлился небольшой пассажирский самолет.

Величковский спускался по трапу, держа в руках потертый кожаный портфель. Седая бородка клинышком, золотое пенсне на черной ленте, безупречный костюм-тройка довоенного кроя. Профессор выглядел так же элегантно, как и всегда.

— Леонид Иванович! — он энергично пожал мою руку. — Получил тревожную телеграмму от Загорской. Что там у вас с броней?

По дороге в лабораторию я кратко изложил ситуацию. Величковский слушал внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы и делая пометки в маленьком блокноте.

Когда мы прибыли и профессор увидел образцы простреленной брони, он присвистнул:

— Да, проблема серьезная. Но решаемая. Я привез расчеты для новой формулы стали.

Он раскрыл портфель и достал толстую папку с чертежами и формулами: