Воздушная гавань

— В последнее время, — процедил Роуль, — твое мяуканье начинает меня утомлять.

— Говорю вам, этот пришлый слабоумен! — вскрикнул Ниин. — Его пасть набита ложью! Говорю вам, он слеп, глух и немощен! Это никчемное существо ничего не знает!

Слова эти остались звенеть во внезапно повисшей тишине — иначе и быть не могло, ведь Ниин изрек самое страшное оскорбление из всех, на какие только способны кошки.

— Никчемное? — очень тихо мурлыкнул Роуль.

Тишина дрожала, напряженная и выжидающая.

— Ты дал мне свое слово, — наконец проворчал Наун, почти полностью прикрыв глаза. — Ты, незнакомец. Теперь мой собственный отпрыск уверяет, что это слово лживо. Как мне разобраться, кто из вас прав?

— С твоего дозволения, вождь клана, — спокойно произнес Роуль, в чьем голосе можно было угадать гневный рык, — я покажу.

Ниин негромко зашипел, шерсть его поднялась, а лапы ощетинились когтями. Ниин был крупным котом — даже крупнее Роуля. Его мех сиял здоровьем, а когти были длинны и остры. Он стоял на родной территории, в окружении верных ему воинов, и был вполне свеж, не будучи вынужден сражаться на протяжении нескольких последних часов.

У Роуля не было шанса выжить после битвы с наследником клана Девяти Когтей при поддержке всех этих воинов и охотников, — однако, если вождь клана разрешит честный поединок, Ниина он мог бы одолеть.

Наун долго не спускал с Роуля внимательных глаз, словно бы дожидаясь, не дрогнет ли тот.

Роуль стоял перед ним, склонив голову в позе, выказывавшей высшую степень почтения.

— Да будет так, — сказал наконец Наун.

Роуль, наследник клана Тихих Лап хаббла Утро, раскатисто вывел мелодию своего боевого клича и, выставив когти, бросился на Ниина. Судьба Мышонка балансировала на тонкой грани.

Глава 49

^{КОПЬЕ АЛЬБИОН, ПРИСТАНЬ ХАББЛА ПЛАТФОРМА, ТОРГОВОЕ СУДНО «ХИЩНИЦА»}

Гвендолин приоткрыла глаза и почти сразу об этом пожалела.

Сама она никогда не преступала черту, перебирая с вином или другой выпивкой, потому что своими глазами видела, какими муками это грозит, на примере большинства охранников Дома Ланкастер — на следующий день после любых праздничных торжеств. Болезненные гримасы на их серых лицах Гвен всегда находила уморительно забавными.

Пожалуй, в будущем стоит проявлять к страдальцам больше сочувствия.

Свет не просто бил по глазам: он тыкал в них сломанными клинками заржавленных сабель. Сердцебиение отдавало тупой пульсацией в черепе и, словно по проводам, скатывалось по шее вниз — да так, что девушке едва-едва удавалось сдерживаться, чтобы, перекатившись на бок, не исторгнуть наружу содержимое желудка.

Минуточку. Неужели она вправду могла напиться до такой степени? Последним, что Гвен еще помнила, было то, как полоумный старый эфирреалист горланит нескладные тексты мерзейшей песенки из самого грязного репертуара воздухоплавателей, а потом…

Потом в таверне, кажется, объявилось… гигантское чудище с Поверхности? Хотя эта конкретная деталь наверняка была порождением сонма лихорадочных кошмаров, в которых Гвен барахталась, даже не вообразить как долго. Скорее всего, у нее и впрямь похмелье. В таком случае стоит отписать Эстербруку и его подчиненным целую стопку открыток с извинениями.

У Гвен вырвался стон, и это тоже вызвало боль: в ребра и в спину сразу будто бы вонзились чьи-то огненные пальцы. Однако, прижав ладонь к нывшему боку, девушка встретила сопротивление натянутой, грубой ткани. Пришлось снова открыть глаза: нет, ей не мерещится, это действительно бинты. Под довольно тонкой сорочкой ее туловище стягивала тугая повязка, не дававшая нормально вздохнуть.

Получается, она покалечилась. Во время попойки, что ли? Боже небесный, пожалуйста, лишь бы не это! Бенедикт в жизни не даст ей забыть о подобном позоре.

Поднеся руку ко лбу, Гвен обнаружила голову обмотанной, подумать только, уже другими бинтами. Впрочем, в висках действительно что-то пульсировало, тяжело и размеренно. А если контузия? Так… Что, если ей все-таки не пришлось выставить себя в дурацком свете? Возможно, мысли ей попросту спутал мощный удар по черепушке.

Успокоив себя этим выводом, Гвен оглядела комнату, в которой оказалась. Дерево. Кругом сплошное дерево — и стены, и пол, и потолок. Одна стена казалась плавно выгнутой. Значит, скорее всего, она попала на борт какого-то воздушного судна, и стены тут называются переборками, полы — палубами, а потолки… Так… Гвен не знала точно, как на кораблях называют потолки. Потолками, будем надеяться.

В комнате обнаружился еще один постоялец: судя по костюму, кто-то из экипажа «Хищницы», но его она видела впервые. Этот парень был при оружии, хотя сабля в ножнах и перчатка на руке ничуть не мешали ему громогласно похрапывать в кресле. Под сомкнутыми глазами темнели мешки. Бедняга казался совершенно измученным, а одну его ногу тоже стягивали бинты. Может, был ранен при первом аврорианском налете? Да уж, не повезло… Несомненно, здесь он только для того, чтобы охранять Гвен и не позволить подняться с постели без дозволения какого-нибудь врача, которого все равно тут нет, — а значит, и будить надзирателя никакого смысла не имеет. К тому же ее наготу мало что прикрывало.

Гвен осторожно оторвала голову от подушки и уселась. Приступ головокружения постепенно прошел. На столе у кровати стояли кувшин и кружка с водой. Она осушила три полных кружки, делая короткие паузы отдышаться, и минуту спустя уже чувствовала себя почти сносно.

Свою одежду Гвен нашла брошенной в угол неряшливой кучей. Ее сплошь покрывали… Боже, что это за ужасные лиловые пятна? И пахло от них совершенно мерзко. Кривясь от отвращения, она бросила их, где нашла, оставив только боевую перчатку, и принялась тихонько шарить по ящикам каюты, пока не наткнулась на рундук со скудным мужским гардеробом. Гвен облачилась в просторные рубаху и брюки, а затем еще несколько минут закатывала рукава и штанины. Только тогда она затянула на руке ремешки, и холодок боевого кристалла на ладони позволил ей почувствовать себя немного лучше.

Оглядев себя, Гвен подумала, что ее нынешний облик возмутил бы мать до глубины души. Так тому и быть.

Гвен на цыпочках вышла из каюты, чтобы найти своего кузена. Бенедикта тоже ее наряд изрядно повеселит, зато ему наверняка известно, что же все-таки случилось. Открыв дверь, ведущую на палубу, она шагнула в свет приглушенного туманами, низко висящего солнца. Получается, уже вечереет? Сколько же она могла проспать? Тускнея, воспоминания обрывались около восьми часов вчерашнего вечера, и девушку начала беспокоить пустота, зияющая в сознании.

Палуба «Хищницы» была совершенно безлюдна, и это казалось еще более странным.

— Эй, есть тут кто? — наудачу позвала Гвен.

Ответа не последовало.

Хмурясь, Гвен прошлась по палубе. На мачтах никого. Та же картина — в кухне (на камбузе то бишь). Ни души в пассажирских каютах, а капитанская оказалась еще и заперта.

Гвен устало потерла глаза, и в этот миг услыхала чей-то приглушенный досками палубы гневный голос, сыпавший гнусными проклятьями. Тогда Гвен подобралась поближе к люку, который вел в темноту под палубой, — и звуки ругательств сделались громче и яснее. Ориентируясь по ним, довольно скоро девушка оказалась в машинном отделении, живом сердце «Хищницы», где самый воздух был напоен монотонным гулом от ровной пульсации включенного силового кристалла.