Во время чтения стихов матери Арсений Арсениевич неизменно пользовался машинописными листами. Оригиналы в 1980 г. переданы им в рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук. Это тетрадь в тёмно-коричневом переплёте, блоки небольших листов вроде записных книжек без обложки и многочисленные листы со стихотворениями (P I. Оп. 4. Ед. хр. 240–242; Ед. хр. 243–244 — пять фотопортретов и биографическая справка об О.А. Ваксель). Часть текстов в тетрадях и на листках напечатана автором на дореволюционной машинке, но уже без использования твёрдого знака. Значительная часть стихотворений, главным образом 1920–1922 гг., имеет пометки карандашом (Ед. хр. 241) и чёрными чернилами (Ед. хр. 240): х[орошо] или о[чень] х[орошо], сделанные неустановленным лицом.
27 февраля 1996 г. в петербургском кинотеатре «Ленинград» в программе «Серебряный век» прошёл памятный вечер, посвящённый двум поэтессам — Вере Аренс и Ольге Ваксель. Звучали воспоминания и стихи.
СТИХИ
«Я
люблю в старых книгах цветы…»
Я люблю в старых книгах цветы,Тусклый запах увядших листов.Как они воскрешают черты.Милых ликов, непрожитых снов!..Я люблю запыленных цветовБессловесно-живые письмёна…Я живу средь непрожитых снов,Тишины и вечернего звона…<1915–1916>
«О тебе, в холодном Петрограде, сонном…»
О тебе, в холодном Петрограде, сонном,Затерявшемся, я думаю всечасно…Мысль моя поет, поет безвластноО тебе, в безвестную влюбленном.Где-то там мой север белоночныйНад тобою простирает крылья…Я люблю, люблю мое бессилье…Жизнь — туман над нивою молочный…Сладко мне хранить немую верность,Сладко забывать твои глаза мне…Встретив взгляд твой в сероватом камне,Постигать надежды эфемерность.Хорошо, что я тебя уже не встречу, —Радостно и жутко забыванье…Всех оков надежды разбиваньеЧислами кровавыми отмечу.Ни одно желанье не забыто,Нам с тобой не заключать условий…………………………………………..Скрип арбы да сонный рев воловий,Мерный стук покорного копыта……………………………………………Я хочу, чтоб ты остался веренЖенщине, которой я не знаю,Я хочу, чтоб ключ к земному раюДля меня был навсегда потерян.7 августа 1917, Коктебель
Павловск
Стройность елей,Акварели Из серебряно-зеленых…Отражения в затонахЗолотистого прудаПаутинного мостаИ зеленого креста,В облаках лучом пронзенных…Лист осенний блекло-яркий,Меж ветвей колонна, арка,Тишина зеркальных вод,Неба бледно-синий свод…Вот — Сказка Павловского парка.Лето 1918 г.
«В осенних сумерках в просветы проглянули…»
В осенних сумерках в просветы проглянулиЛучи последние острей, острей иглы…И алым полусном все небо затянули,И полосы легли колеблющейся мглы.И скоро звездное раскрылось покрывалоНад миром стынущим, и, дымкой повита,Безмолвно нежилась и тихо отдыхалаЗемля усталая, полураскрыв уста…И с нею мы покорно отдыхали,Переживая вновь ее седые сны,Дремали, плакали и в тишине мечталиО возвращении несбыточном весны.1919–1920, СПб.
«Не подчиняясь вдохновенью…»
Не подчиняясь вдохновенью,Его не жду, но снова вдругЕго мучительные звеньяМеня замкнули в узкий круг.И все чернее ночи холод,Я так живу, о счастье помня,И если вдохновенье — молот,Моя душа — каменоломня.1920
«Мне
поздно идти назад…»
Мне поздно идти назад —От гибели нет спасенья,И выпитый мною ядУже дарит мученья.Огонь разлился в крови,Мутнеющий взор застыл,И слух уже уловилШуршание чьих-то крыл.В другие миры унесетДуша этот алый закат…Мне страшен со смертью полет…Но поздно идти назад.20 января 1921
«В твоих утвержденьях наивность ребенка…»
В твоих утвержденьях наивность ребенка,Ты первый или последний.И смех закипает, безудержно звонкий.О, верности бредни…Но жаль одного лишь движения рока,Который тебя полюбить мне позволил.О вечности сны — далеко и высоко,О боли…Забыть бы! Раздумье твое меня мучит…Творить бы молитвы. Свершать бы обеты…Улыбка замрет, как из медленной тучиВнезапность кометы…Твоя от тебя же страшит беззащитность.И каждое слово — бездумно-случайно…Но глупых сердец в неслиянности слитность —Вся тайна.31 января 1921
«Глаза твои — замёрзшие озёра…»
Глаза твои — замёрзшие озёраСтраны неведомой, любимой и далёкой…Ресницы грустные, и вам не скрыть укора,А время близится, не ждёт, но одиноко,Закрыв лицо, упорно слышу яКамыш нешепчущий умолкшего ручья…К твоим глазам, не подымая взора,Ресниц твоих я чувствую полёт…О, в яркости певучего простораИскрится медленно самовлюблённый лёд,А в памяти стоцветная змея,Уснувшая на дне ручья…Но скоро бурному его оттаять устью,И влага тёплая растопит гордый лёд…К твоим глазам свои приближу с грустьюМой жар в тебе немолчно запоёт.Твои глаза — замёрзшие озёра…Но я взгляну — и это будет скоро.31 января 1921
«Прости мне ложь и гордые признанья…»
Прости мне ложь и гордые признанья,Прости мне боль, что я дарю охотно…Жизнь для меня — картины расставанья.Поблекшие старинные полотна,Разбитые, облупленные рамыХранят сокровища задумчивой печали…Не для меня курились фимиамы,Но мною многие болели и страдали.Прощусь со всем, чем я жила когда-то,Но что теперь ненужно и постыло…Одною радостью душа моя богата,Одною радостью, живой и белокрылой.Май 1921
«Березки — как на черном бархате…»
Березки — как на черном бархате,Небес прозрачна синева…Вы, злые вороны, не каркайте!Не верю: это не Нева.Луга над берегами черными,Но вдалеке нависший дымНад городами непокорнымиПод небом плачет молодым.Расплывчатыми очертаньямиВолнуют взор и даль и близь,И огненными трепетаньямиВо мне предчувствия слились.Вдыхая ночи пламя сладкое,Прислушиваясь к тишине,Я с гордостью ловлю украдкоюТвой взор, несущийся ко мне.19 июня 1921, Прибытково-Кобрино