Возвращение пираньи

Понемногу пейзаж за окнами стал меняться: вместо диких ландшафтов появились обширные поля банановых кустов, кукурузы и сахарного тростника, геометрически четко распланированные, разделенные узкими дорогами, на которых виднелись рабочие и яркие, маленькие грузовички. Их сменили еще более обширные равнины с тенистыми лужайками. Мазуру они сначала показались господскими парками, но он очень быстро рассмотрел коров. Кацуба тут же подтвердил:

— Коровьи выгоны. А вон там — коровники…

«Ничего себе», — подумал Мазур, глядя на сооружения из стекла и бетона. Российскому человеку воспринять это как коровники было с непривычки тяжеловато: чистота идеальная, стены чистые, нигде не видно ни бугристых коровьих лепешек, ни ржавых железяк, ни полусгнивших досок… Английский парк.

— Шофер говорит, мы давненько уже едем по Куэстра-дель-Камири, — сказал Кацуба.

— Так сколько ж это мы едем? Вернее, насколько поместье тянется?

— Далеконько тянется, — кивнул Кацуба. — Ты, по-моему, плохо представлял, что такое настоящие плантации вообще и хозяйство доньи Степаниды в частности. Хуторок какой-нибудь вставал в воображении, а?

— Подумаешь, — небрежно обронила Ольга, глядя в окно без малейшего интереса. — У отца есть парочка плантаций и побольше…

Она это произнесла без малейшего наигрыша, даже равнодушно. До Мазура впервые стало доходить, в какой семье она выросла, что у нее за спиной. Только теперь понимаешь смысл терминов «богатая невеста» и «девушка из общества» — и почему-то от этого на душе еще смутнее, печальнее…

Пройдя к водителю, Кацуба о чем-то принялся с ним оживленно толковать, оба жестикулировали, при этом шофер порой бросал руль на полной скорости, ничего страшного, слава богу, не происходило, но смотреть было жутковато.

— Пора, чудо-богатыри и прекрасные дамы, — сказал подполковник, вернувшись к ним. — Скоро и хозяйский дом покажется, сберегла нас Мадонна… — кивнул он на иконку. — Честное слово, когда-нибудь уйду в монастырь, я здесь уже присмотрел один, маленький такой, в глуши, Сан-Бартоло… Столько раз выворачиваешься из разных поганых хитросплетений, что начинаешь всерьез подозревать: без вышнего промысла не обошлось…

— А почему — подозревать? — всерьез удивилась Ольга.

— Атеисты мы, сеньорита, Фомы неверующие, хотя, когда особенно сильно прижмет, в душе что-то такое и ворохнется… Кто-нибудь, разбудите нашу принцессу.

Лару принялись трясти и тормошить, но привести в ясное сознание никак не могли — не открывая глаз, она бормотала что-то насчет того, что ей, как обычно, необходим гидромассаж, апельсиновый сок и тостик с икрой, а вот машина сегодня вряд ли понадобится. Судя по тону, она обращалась к воображаемой горничной — но в себя никак не приходила.

— Придется тащить так… — в конце концов отступился и Франсуа.

После короткой перепалки между шофером и Кацубой — исход дела решился после вручения радужной бумажки — автобус покатил по широченной аллее, обсаженной эвкалиптами. Аллея упиралась в высокие решетчатые ворота, по обе стороны которых тянулась бесконечная стена. Из-за затейливых чугунных завитушек уже подозрительно таращился чисто одетый субъект с оттопыренной полой белого пиджака.

Они выгрузили свой багаж — бесчувственную Лару и сумку с автоматами. Из окон махали и дружелюбно орали бесхитростные попутчики, ничуть не подавленные роскошью асиенды. Шофер как раз был подавлен, он побыстрее развернулся и припустил прочь, громыхая, лязгая и брякая.

Субъект в белом взирал настороженно, недоверчиво. Его, конечно, можно понять: компания, представшая перед воротами, выглядела, мягко говоря, экстравагантно: бесчувственная девица на руках, торчавшие из-под рубашек кобуры, непрезентабельная одежда.

Выдвинувшись вперед, Кацуба закатил длинную тираду, в которой Мазур разобрал: «сеньора Сальтильо», «коммодор Савельев». Цербера словно подменили: расплывшись в улыбке, распахнул высокую калитку, что-то тараторя, поклонился несколько раз и ловко выдернул из кармана телефон. Протараторил в трубку с невероятной быстротой длиннейшую фразу — на сей раз Мазур, как ни вслушивался, не смог разобрать ни знакомых слов, ни собственной фамилии — и почтительно сообщил что-то Кацубе.

— Хозяйка сию минуту имеет пожаловать к долгожданным гостям, — перевел Кацуба для Мазура.

Мазур откровенно оглядывался. Слева, неподалеку, стоял трехэтажный кирпичный домик, а впереди, над стеной высоких деревьев, вздымались темно-красные черепичные крыши, явно принадлежавшие гораздо более монументальным строениям.

Справа застучали копыта. Из аллеи выскочила всадница, коротким галопом промчалась под величественными эвкалиптами и спрыгнула рядом с отступившим на шаг от горячей лошадки Мазуром. Незабываемая донья Эстебания собственной персоной, в черных бриджах и красном камзоле, ничуть не изменившаяся со времен их последней встречи, энергичная, красивая, как выражался когда-то Кацуба — способная и в горящий вигвам войти, и долларом ударить…

— Пресвятая Дева, Влад! В каком вы виде?!

Эстебания тут же обнялась с ним по-здешнему, похлопав по спине правой, потом левой ладонью, — он уже достаточно освоился в Санта-Кроче, чтобы сообразить: это означает неподдельно дружеские отношения, но не более того. Впрочем, его это как нельзя больше устраивало. Он старательно выполнил свою часть ритуала и искренне сказал:

— Я очень рад вас видеть…

— Господи, и Мигель тут! Добрый день, Мигель! — Кацуба не был удостоен дружеского объятия, правда. — Боже мой, что с девушкой? Она ранена?

Донья Эстебания сорвала с пояса серебряный свисток на цепочке и прошила воздух пронзительной трелью. Из домика поодаль мгновенно выскочили несколько человек и припустили к ним.

— Не совсем, — осторожно сказал Мазур. — Понимаете ли… Девушку пришлось напоить. Нервы у нее совершенно расходились. Бедная девушка попала в лапы к злодеям, ее с большим трудом удалось освободить, мы всю ночь не спали, машина сломалась…

— Понятно, — решительно сказала Эстебания, ничуть не удивляясь, отдала громкие распоряжения.

Подскочившая челядь подхватила Лару и бережно, как хрустальную вазу, понесла к главному зданию.

— Сеньор Франсуа, — сказал Мазур, стараясь быть светским, насколько это у него могло получиться. — Сеньорита Ольга Карреас…

— По-моему, мы с вами где-то… Вы не дочь ли сеньора суперинтенданте Карреаса?

— Именно, — сказала Ольга так, что все светские потуги Мазура показались жалкой пародией.

— Как же, как же… Прошу в дом!

Еще один, в белом пиджаке, подобострастный, вежливенько стал забирать у Мазура сумку. Мазур невольно предупредил:

— Осторожнее!

— Что у вас там? — поинтересовалась хозяйка.

— Автоматы, — признался Мазур.

— Ну-ка, ну-ка… — Донья Эстебания бесцеремонно похлопала его по бокам, безошибочно нащупав обе кобуры. — Влад, вы, право, неисправимы — бегаете с автоматами, как ребенок, оружием увешаны, освобождаете загадочных пленниц… Ох, эти мужчины! Прошу в дом, господа, сеньорита! Мы с коммодором немного приотстанем, нам есть что сказать друг другу после долгой разлуки… Влад, ну-ка выкладывайте, — заявила она, едва остальные отдалились шагов на десять, предводительствуемые услужливым лакеем. — Я мгновенно сопоставила: сегодня ночью Тилькара выгорела дотла, там, по рассказам, была жуткая канонада, и вот появляетесь вы в неописуемом виде, увешанные всякими там аркебузами, с загадочной освобожденной пленницей… Ваша работа?