Возвращение примитива. Антииндустриальная революция
Шрифт:
Они постепенно исчезают, опуская руки, уничтожая свой разум еще до того, как у них появляется шанс распознать природу зла, с которым они сталкиваются. В одинокой агонии они переходят от уверенной готовности к смущению, затем к негодованию, затем к покорности — и в конце концов уходят в небытие. И пока старшее поколение занимается ерундой, охраняя секвойи в лесу и сооружая домики для диких уток, никто не обращает внимания на то, как эти молодые люди один за другим пропадают с глаз, подобно искрам, исчезающим в бесконечном черном пространстве; никто не строит убежищ для лучших представителей рода человеческого.
Так и юные русские бунтари духовно исчезнут — даже если физически переживут свои сроки заключения. Как долго
Читая заметку о русских бунтарях, я думала о том, что бы чувствовала я, будучи такой же молодой и оказавшись на их месте: если бы я знала, что кому-то удалось сбежать из советского ада, я надеялась бы, что он (или она) выступит в мою поддержку.
Сегодня, так как сбежать удалось мне и у меня есть возможность публично высказаться, я чувствую, что должна высказаться в их поддержку — во имя справедливости, — даже если мало кто услышит меня.
Не знаю, какой эффект может произвести мой одинокий голос в таком деле. Но я обращаюсь ко всему лучшему в тех людях — объективистах и прочих, — которые сохранили еще хоть какое-то чувство гуманизма, справедливости и сострадания и все еще способны обращать внимание и не оставаться в стороне.
В полусвободном мире для человека доброй воли возможна только одна форма протеста: не одобрять советских тюремщиков, приговоривших этих молодых людей, не помогать им притворяться лидерами цивилизованной страны. Не поощряйте и не поддерживайте отвратительный акт притворства — так называемый «культурный обмен»: любых ученых, педагогов, писателей, художников, музыкантов, танцоров, которых содержит советское правительство (и которые являются либо мерзкими лизоблюдами, либо обреченными измученными жертвами). Не оказывайте финансовой и моральной поддержки любым сторонникам и защитникам Советов в этой стране: они виноваты более всех. Открыто выражайте свой протест и выступайте в поддержку этих молодых мучеников перед любой доступной для вас аудиторией, публичным или частным образом.
В несколько нелепой редакционной статье от 13 октября 1968 года The New York Times заявила, что приговор молодым диссидентам «мог бы быть — и, скорее всего, был бы — гораздо более суровым, если бы не широкомасштабное восхищение этими советскими противниками советской же агрессии и не мировое внимание к их судьбам».
Если бы протест людей доброй воли был достаточно масштабен и достаточно последователен, приговоренных, возможно, удалось бы спасти.
И никому не известно, каким образом и в какой форме этот протест долетел бы до одиноких детей на Красной площади.
Январь 1969 г.
6. Эра зависти
У культуры, так же, как у личности, имеется ощущение жизни, или, скорее, эквивалент ощущения жизни — эмоциональная атмосфера, которая создана ее доминирующей философией, видением человека и бытия. Эта эмоциональная атмосфера отражает главные ценности культуры и служит основной темой конкретной эпохи, устанавливая направление ее развития и стиль.
Западная цивилизация пережила Эру разума и Эру просвещения. В эти периоды стремление к разуму и просвещению служило интеллектуальной движущей силой и создавало соответствующую эмоциональную атмосферу, в которой эти ценности могли бы процветать.
Сегодня мы живем в Эру зависти.
Большинство людей воспринимают
зависть как пустяковую, поверхностную эмоцию, и таким образом, она служит получеловеческим прикрытием для сложного чувства, которое по своей сути настолько нечеловеческое, что те, в ком оно присутствует, крайне редко осмеливаются признаться в этом даже самим себе. Человечество с незапамятных времен живет с ним, видит его проявления и в разной степени испытывает на себе его разрушительное воздействие, но все еще не способно уловить его смысл и начать открыто бороться с теми, кто это чувство культивирует.Сегодня именно это чувство составляет главную тему в нашей культуре. Оно окружает нас повсюду, мы погружены в него, о нем почти открыто заявляют наиболее отчаянные его проводники — и все равно человечество продолжает игнорировать его существование и странным образом страшится назвать его, подобно тому как первобытные люди боялись произносить имя дьявола.
Это чувство — ненависть к добру за то, что это добро.
Эта ненависть — не отрицание некоего предписанного понимания добра, с которым кто-то может быть не согласен. Например, если ребенок терпеть не может некоего послушного мальчика, которого все время ставят ему в пример, это не ненависть к добру: ребенок не считает того мальчика хорошим, и его отрицание — следствие несоответствия между его собственными ценностями и ценностями, пропагандируемыми старшими (хотя сам ребенок слишком мал для того, чтобы описать проблему в таких терминах). Аналогичным образом, если взрослый человек не считает альтруизм добром и отказывается от преклонения перед чем-то «гуманитарным», это несоответствие между его ценностями и ценностями окружающих, а вовсе не ненависть к добру.
Ненависть к добру за добро — это ненависть к тому, что человек сам считает добром (сознательно или подсознательно). Это ненависть к тому, кто обладает ценностями или качествами, которыми ненавидящий сам хотел бы обладать.
Если ребенок мечтает о хороших оценках в школе, но не может или не хочет стараться их получать и начинает из-за этого ненавидеть тех, кто их получает, — это ненависть к добру. Если человек считает интеллект ценностью, но его терзают сомнения в себе, и поэтому он начинает ненавидеть тех, кого он сам считает умными, — это ненависть к добру.
Природа конкретных ценностей, которые выбирает для себя человек, — это не главный фактор в данном вопросе (хотя иррациональные ценности могут внести значительный вклад в развитие этого чувства). Главный фактор — это извращение эмоционального механизма: реакция ненависти по отношению не к человеческим грехам, а к человеческим добродетелям.
Если быть точным, этот эмоциональный механизм работает лишь в одну сторону: те, в ком он присутствует, не испытывают любви к злым людям; их эмоциональный уровень ограничен двумя реакциями — ненавистью и безразличием. Испытывать любовь, которая является реакцией на ценности, невозможно, если ценности автоматически вызывают ненависть.
В каждом случае этот тип ненависти неразрывно переплетен с попытками логических обоснований. Самое распространенное из них: «Я ненавижу его не за интеллект, а за высокомерие!» Как правило, если поинтересоваться у говорящего, какие он может привести свидетельства в пользу высокомерия жертвы, он выдавливает из себя общие места вроде: «Он высокомерен… он упрям… он эгоист», — и заканчивает какими-то неопределенными обвинениями, которые сводятся к: «Он умен, и он это знает». Хорошо, а почему же он не должен этого знать? Ответа нет. Он что, должен это скрывать? Ответа нет. Если скрывать, то от кого? Ответа нет. Вернее, ответ подразумевается, но никогда не бывает озвучен: «От таких, как я».