Возвращение. Часть 2

Таня еще не пришла со школы, а отец со службы так рано никогда не возвращался.

– Ну слушай, - сказал я, беря гитару.
– Песня называется "Баллада о матери". Постарела мать за двадцать лет, а вестей от сына нет и нет.

Но она всё продолжает ждать, потому что верит, потому что мать.

Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя. И всегда у меня на глаза наворачивались слезы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.

– Трудно это было вспоминать. Вдруг с экрана сын взглянул на мать.

Мать узнала сына в тот же миг, и пронёсся материнский крик.

Как всегда, при исполнении песни для меня перестало существовать все вокруг, и, только закончив петь, я услышал, что Люся плачет навзрыд.

– Я не смогу такое спеть!
– давясь слезами, говорила она.
– Как это можно спокойно петь?

– Успокойся сейчас же!
– сказал я, вытаскивая носовой платок.

Он оказался не слишком свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.

– Ну куда это годится?
– выговаривал я ей, промокая слезы.
– Я ее тоже не могу спокойно слушать, а тем более петь, но не так же реветь!

– Кто ее написал?
– успокаиваясь, спросила она.

– Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.

– И ты хочешь спереть у него такую песню!

– Ничего, напишет другую, - ответил я.
– А его я отблагодарю. Я знаю, когда он умрет, причем, по мнению врачей, его можно было спасти, если бы вовремя оказали помощь. Ему и сорока трех не исполнилось, а сколько всего сделал! Я найду возможность с ним познакомиться и отправить на лечение. Незачем ждать, пока его прихватит в лифте. Он, кстати, не один такой, кому можно будет помочь. Если бы ты знала, сколько талантливых людей умерло раньше срока! Хрен у меня вообще поднимется в воздух тот самолет, на котором разбился Чистяков! Двадцать восемь лет было парню, а выступал гениально! До семьдесят второго года время еще есть, а я хоть так свою совесть немного успокою. А ты будешь учить эту песню и петь, пока не вытекут все слезы. Все равно к нашим музыкантам с ней рано выходить. Я и так пеку песни, как блинчики. Пока поработаем со старым репертуаром.

– Послушай, а кем ты сам хочешь стать?
– спросила Люся.

– Пока не определился, - ответил я.
– Но уж точно не инженером. Не хочу повторять свою жизнь даже в малом. Понимаешь, таких, как я, будет как собак нерезаных. Обычный инженер средних способностей, добросовестный и исполнительный.

– А ты бы хотел руководить?

– Вот чего не хотел бы, так это руководящей работы. Я ее тоже наелся. Всегда лучше отвечать за себя самого, чем за кого-то, особенно у нас. Нет, я бы хотел прожить эту жизнь творчески. Не все же время будут ворованные песни. Можно выступать с пародиями, которых я знаю... до фига!

– А пародии не ворованные?

– Есть разница, - пояснил я.
– Многие юмористы в мое время смешили людей не рассказами собственного сочинения, а тем, что для них писали другие. Здесь главное уметь правильно преподнести написанное. Можно сниматься в кино, подружиться с массой талантливых людей. И потом, не забывай то, о чем я говорил раньше. К добру или к худу, но будущее будет меняться, меняя жизнь миллионов людей. Поэтому многое просто не напишут или напишут иначе. В ближайшие годы это будет мало заметно, но чем дальше, тем сильней. Ладно, беги домой, а то твоя мама сейчас начнет звонить. Держи слова песни и больше не реви, иначе все подумают, что плачешь из-за меня.

– Как он погиб?
– спросил Машеров.

– Взрыв бытового газа, - пояснил Юркович.
– Все сделали так, что комар носа не подточит. Хотя расследовать, конечно, будут. Все-таки второй секретарь ЦК.

– Кто-нибудь еще пострадал?

– Нет. Жена с детьми была в отъезде, а шофера он оставил в машине. Соседи были дома, но обрушения стен не произошло. В квартире Щелокова возник пожар, пока его потушили, все выгорело.

– Неприятный сюрприз Леониду Ильичу перед самым съездом.

– Скоро у него будет еще один сюрприз. Разработка Павлова почти закончена.

– С этим будьте особенно осторожны, - сказал Машеров.
– Управляющий делами ЦК - это фигура. Тем более что он уже не первый.

– Я своим людям верю, - сказал полковник.
– Все будет тихо. Обычное пищевое отравление. Он большой любитель маринованных грибов, которые в семье больше никто не ест. Способ подсунуть ему нужное уже разработан. Там сложная подстановка, поэтому до съезда не успеем.

– И не надо. Большой срочности нет. Главное, управиться не позже лета. Есть что-то еще?

– Есть, но я не уверен, что это нужно использовать.

– Рассказывай, подумаем вместе.

– В тетрадках есть одна интересная запись. Вы могли на нее не обратить внимания. Я, во всяком случае, обратил не сразу. Мы в первую очередь прорабатываем шестидесятые и семидесятые годы, а запись относится к ноябрю восемьдесят седьмого.

– И что там такого интересного?

– Двадцать седьмого ноября восемьдесят седьмого года Военной коллегией Верховного суда СССР был приговорён к расстрелу генерал-майор ГРУ Дмитрий Федорович Поляков. Формулировка - за измену родине.

– Припоминаю. Но ты прав, я особого внимания не обратил. Все это еще очень нескоро.

– А я решил уточнить у нашего лейтенанта. В тетрадке только событие и дата. А когда сделали запрос, получили это.

Полковник передал Машерову исписанный тетрадный лист.

– Ну не сволочь?
– сказал Петр Миронович.
– Практически всю нашу агентуру в Штатах сдал!

– Вы дальше читайте, - сказал Юркович.
– Там много чего написано. Правда, не все он еще успел сделать. Вот я и думаю, как эту информацию подбросить Ивашутину.

– А где сейчас Поляков?

– Меньше года, как назначен военным атташе в Бирме.

– Ты же сам хотел оставить всю кадровую информацию нам, а делиться только наукой и катастрофами. И под каким соусом тогда это преподнести начальнику ГРУ? Через три дня я еду на съезд и буду просвещать Брежнева. Уж до Ивашутина эта информация все равно дойдет. Петр Иванович не дурак и сразу сложит два плюс два. Ясное дело, что мы всех водим за нос и знаем гораздо больше того, чем делимся. И долго мы тогда сохраним контроль над объектом?