Возвращение

– С тебя придут ответ спрашивать. Ткнут острым в толпе - и не поймешь. И нет Настеньки.

– Я же...

– Мне-то ты услугу оказала. А я тебе в ответ постараюсь жизнь спасти.

– Так дороги же раскисли! Не доехать сейчас до имения!

Устя подняла руки вверх, развернула ладонями к небу, прислушалась.

Пальцы холодило, словно в ладонях уже собиралась надежная тяжесть снежка.

– Беги к себе, Настасья. Мороз этой ночью будет, сильный да ядреный. Все прихватит, и снег посыплет... не успеем до снега - следов оставим.

– Хорошо, боярышня.

– Ты мне сейчас что шьешь-то?

– Так сарафан синий, из танского шелка.

– Что хочешь делай, а с шитьем напортачь, и в ноги мне кидайся. Поняла? Завтра же!

– Поняла, боярышня. Все как скажешь сделаю.

Устя кивнула - и к себе пошла. Настасья ей вслед посмотрела, перекрестилась, да и кинулась к себе. Надобно заранее деньги припрятать, да так, чтобы никто не увидел, не нашел. Хорошо, что боярышня у них такая.

Понимающая.

Другая б оплеух сейчас надавала, да и вовсе слушать не стала.

С другой и Настасья бы не церемонилась, продала кровь, да и пусть ее. Странно получилось. Но наверное, справедливо?

***

Женщина коснулась платка с кровью.

– Устинья, говорите. Алексеевна.

Она не собиралась никуда торопиться.

Смотрела на платок, своей властью наслаждалась. Вот живет девка, красивая девка, ее краше, рыжая такая. Живет, а потом возьмет, да и помрет...

И никто ничего не заподозрит, и ведьма промолчит. А что б ей и не помолчать?

У царицы свои пути, у ведьмы свои, да в чем-то они совпадают. Ведьме безопасность надобно, царице власть, вот, когда одна править будет, вторая при ней и будет жить спокойно. Надо для этого дуру-девку приморить?

Да ведьма и сотню таких изведет!

Устинья не поймет, за что ее?

И неважно!

Не надо было девочке лезть в игры взрослых людей, ой, не надо! Ни к чему! А теперь уже поздно.

Погладила ведьма ладонью тяжелый черный переплет кожаный, царапнулась слегка о клыки. Так, на пару капель крови, не более, не надобно ей ничего такого сегодня.

Сегшодня...

Берегись, Устинья Алексеевна. Сегодня еще не время, а вот как новолуние будет, так я тобой и займусь.

И женщина покосилась на клетку, в которой квохтала черная курица, деловито рылась в зерне. О своей участи она пока еще не знала. Впрочем... любую курицу рано или поздно зарубят. И эту - тоже. Только для более возвышенных целей, нежели суп.

Возвышенная курица.

Ах, как это звучит!

И женщина тихонько рассмеялась.

***

– Илюшенька, вечером приходи, куда и обычно.

Илья плечи расправил и заулыбался глупо.

Придет, конечно!

Как же к такой бабе, да не прийти! Каждый день бегал бы, да вот горе - царь так часто занят не бывает. А ведь какая баба!

Гладкая, сочная, все при ней!

Хоть как ее крути - ни единого изъяна не найти! Хороша!

А царь ее без пригляда оставляет! И вообще... такой бабе настоящий мужик надобен!

Илья себя таким и считал.

Правда, последнее время ему было не слишком хорошо, голова кружилась иногда, подташнивало, кошмары снились. Но это ж бывает! Может, продуло где, а может, и съел чего-то не то. Вот и все.

Это не повод отказываться от такой женщины!

Придет он!

Обязательно!

***

– Боярышня! Смилуйся!!!

Такой вой несся над подворьем Заболоцких - собаки подвывали! На все голоса!

И было, было чему подвывать! Устинья, боярышня старшая, рвала и метала! То есть - трясла испорченный сарафан и орала так, что ветки качались.

– Да ты хоть понимаешь, какой этот шелк цены?! Дура скудоумная! Тебя продать - дешевле выйдет!

– Не вели казнить, боярышня! Виноватая я!!!

Настасья выла вдохновенно. Завоешь тут, как жить захочется. Ведь правда, не для хорошего у нее кровь купили. Но... денег хотелось! Безумно!

За двадцать пять рублей из холопства не выкупишься, но на обзаведение хватит. А в деревне корова - кормилица. А лучше даже две коровы.

Боярышня все поняла, даже ее, дуру, пожалела. И Настасья старалась.

На крик и визг вышел боярин Заболоцкий. Зевнул, почесался....

Верка вчера постаралась на славу, так что был боярин в хорошем настроении. Благодушным даже.

– Ты чего орешь, Устя?

– Батюшка! Эта дура... эта дура... вели ее засечь!!! Посреди двора! Плетьми!!!

Отродясь боярин не позволял девкам у себя на подворье распоряжаться. Даже и дочери. Его то дело, кого засечь, кого продать! А бабы пусть за супом смотрят, им и того достаточно!

– Что случилось, Устя?

Устинья плевалась, как облитая водой кошка, но наконец, до боярина дошел смысл трагедии.

Как же!

Строчка на сарафане не та, распарывать и перешивать придется! Когда до боярина дошло, он только что рукой не махнул.

– Тьфу ты! Я правда думал, что серьезное, а ты...

– Несерьезное?! Я в этом сарафане на смотрины пойти хотела!

Тут боярин призадумался, а Устя, видя, что он ищет решение проблемы, и подсказала.

– Убери ее, батюшка с глаз моих долой! Видеть эту пакость не хочу!

Боярин на Настасью поглядел, вспомнил, как сам ее едва не прибил, да и рукой махнул.

– Я ее в деревню отошлю, дочь.

– Вот-вот!
– рыкнула Устинья.
– Замуж ее - и в деревню! Пусть там... с коровами! Такой шелк загубить! Дура криворукая, скудоумная!

Тут и Егор под руки подвернулся.

– Когда позволишь, боярин, слово молвить. Могу я Настьку отвезти. И коней заодно бы отогнать, Огонек себе копыто на мостовой разбил, его бы на луга, да и Дымка прихварывает...

Конями боярин интересовался живо. Ну и... когда так все складывается - почему нет?

Пары часов не прошло, как Настасья со всем скарбом влезла в телегу, которой правил Егор, и перекрестилась на дорожку. Устя незаметно подмигнула ей.

Боярин разрешение на свадьбу дал, так что пусть сами решают. Покамест пост не начался, остановятся, вон, у первой же церкви, да и обвенчают их. А что Бог соединил, человек да не разлучит.