Вперед в прошлое 9

— И тебе здравствуй, Павлик, — проскрежетала она.

Я сказал:

— У нас дома кто-то есть, наверное, воры. Вы не слышали ничего подозрительного?

— Нет, — мотнула головой соседка и добавила с притворным сочувствием: — Оля пришла полчаса назад, я как раз на улице была. Бедняжка, расстроенная до ужаса. Даже не поздоровалась, юрк в подъезд — и все. Ох уж эти мужики!

Час от часу не легче. Мне ничего не угрожает, это плюс, у мамы что-то случилось — это минус. Случилось такое, из-за чего она раньше ушла с работы.

Или просто заскочила на обед?

Я приложил руку к груди и проговорил:

— Спасибо огромное, тетя Тоня! Что бы мы без вас делали!

В прошлом году Стрельцовы поссорились с бабкой Тонькой, покойный Иван Филиппович поставил на подоконник магнитофон, открыл окно и безостановочно крутил песню: «Куда девался кляузник-сосед» — доводя сплетницу до белого каленья. Полдня играла эта песня, я был дома и выучил ее чуть ли не наизусть. До сих пор помню: «Куда девался кляузник-сосед? Он весь наш быт знал точно и подробно, он даже знал, что вату за корсет кладет соседка Клавдия Петровна». Еще там была строчка: «И уж откуда выудил он весть, что два соседа балуют фарцовкой» — последнее слово было мне незнакомо. Спрашивать у родителей, что это такое, я не стал, Илья тоже не знал, что за фарцовка такая. Посовещавшись, мы решили, что это какие-то наркотики, а потом тема утратила актуальность, и мы про нее забыли.

Старушка гордо вскинула востренький подбородок и улыбнулась, а я вошел в свою квартиру и крикнул:

— Ма?

В зале опять пахло корвалолом. Стало тревожно и обидно за маму. Да, она сама виновата, что связалась с женатым, но невыносимо видеть, как мучается близкий человек.

Дверь спальни распахнулась, мне навстречу вылетела мама, заплаканная и злая, крикнула:

— Пошел ты знаешь куда со своими акциями?! — Она театрально схватила себя за волосы, топнула. — И угораздило же связаться, господи ты боже мой!

От неожиданности я опешил, и аж глаз задергался. Мама расхаживала взад-вперед по залу, демонстрируя крайнюю степень то ли отчаяния, то ли раздражения: то лицо руками закроет, то топнет — ну точно, как капризный ребенок.

— Мама, тебе сколько лет? — рявкнул я, понимая, что иначе внятного ответа от нее не добиться. — Веди себя соответствующе. Идем на кухню, и ты мне спокойно все расскажешь.

— Ты понимаешь, во что меня впутал?! — не унималась мама, в ее глазах блестели слезы.

— Ни во что противозаконное я тебя не впутывал. — Я указал в сторону кухни и зашагал туда.

Мама что-то причитала в зале, а потом все-таки пришла ко мне, замерла в дверном проеме.

— Что стряслось? — спросил я, ставя чайник на газ.

Она шумно втянула воздух и выдала:

— Меня директор на ковер вызывал! Сказал, что уволит по статье!

— Совсем берега попутал? — чуть повысил голос я. — Или ты что-то натворила?

— Из-за акций твоих вс… проклятых! Возвращай, говорит, все, что незаконно заполучила, или за это ответишь. То есть он уволит меня по статье! Или вообще под суд отдаст!

Вот в чем дело! Значит, возможность заполучить акции мне вряд ли снова представится. Все скупит директор винзавода, пустит виноградники под нож, продаст землю местным дельцам, и те нашлепают многоквартирные дома со всевозможными нарушениями, а потом и сам винзавод пойдет с молотка.

— Мам, присядь, успокойся. — Я отодвинул стул, подождал, пока она сядет. — Чаю, вот, выпей с вафельками. Ничего страшного не случилось и не случится, потому что действует директор, что говорится, на дурака и по беспределу. Он ничего тебе не сделает. Завтра напишешь заявление на увольнение, и вся история.

Мама хлопнула по столу.

— Но я не хочу увольняться!

— Надеюсь, ты не дала отбой людям, которые сегодня собрались продавать нам акции?

Мама приложила ладони к пылающим щекам.

— Ой! Забыла… Я не хочу увольняться, — повторила она

— Не вздумай отменять сделку, — посоветовал я. — Теперь тебя все равно сожрут и выживут с работы, так что лучше самой написать заявление.

— Почему сожрут? — В ее голосе слышалась мольба. — За что?

— Думают, что ты слишком умная, раз сообразила скупать акции. А слишком умных не любят и опасаются. Стадо должно быть покорным и блеющим.

— А если акции вернуть? — спросила она.

Теперь мне захотелось закрыть лицо руками, но я сдержался.

— Он мне угрожал! — пожаловалась мама.

— Что конкретно говорил? — уточнил я.

Вспоминая, мама сцепила пальцы, свела брови у переносицы.

— Что я не имею права так делать. Что подставит меня и уволит по статье, а если получится — отдаст под суд. Ну, не прям такими словами говорил, но смысл… — Она судорожно вздохнула. — Давай я верну акции? Так будет спокойнее. И свои деньги доложу, акцию «МММ» сдам, и…

Я уже поднял руку, чтобы хлопнуть по столу, но опустил ее, сжав кулак, и проговорил спокойно:

— Мама, послушай меня, пожалуйста, внимательно, потом будешь говорить, хорошо?

Она кивнула, и я продолжил, опираясь на знания взрослого:

— Директор тебя просто запугивает. И тебя, и всех сотрудников. Типа я начальник, ты дурак. Что такое приватизация?

Мама пожала плечами и приготовилась внимать. Я начал рассказ:

— В Советском Союзе не было частной собственности, мы строили страну, и все в ней было народное. То есть каждый человек что-то строил, а значит, имеет право на кусочек этой страны. Если бы приватизация проходила честно, то ее задумка очень неплоха. Ваучер — тот самый кусочек страны, понимаешь? Я имею право, ты имеешь право. Хочешь — владей этим кусочком. Хочешь — продай его. Мало тебе — купи еще. Причем купить акции может кто угодно за деньги. Кто угодно, слышишь? В том числе — человек со стороны. Но, как говорил Черномырдин, хотели, как лучше, получилось, как всегда. В итоге группа воров старается обмануть народ, скупить у него акции, чтобы править единолично. То есть нас попросту обворовывают. Нагло и беспардонно, как твой директор. Разводят, как Буратино, шантажируют. Понимаешь? Ты не делаешь ничего плохого, покупая акции.

Мама кивнула, а я продолжил:

— Думаешь, вам просто так зарплату не выплачивают? Как началась приватизация, сразу деньги пропали. Думаешь, почему? Чтобы нуждающиеся продали акции за бесценок. Ты позволишь себя обокрасть?

— Мне страшно! — Мама сложила руки на груди.

— Ничего он тебе не сделает! Калибр не тот. Пока. А вот если отожмет у всех акции и воцарится, тогда и правда ничего нельзя будет сделать, он станет хозяином. Не позволяй ему себя обворовать! То, что происходит с тобой — это же вымогательство! Тебя пытаются развести и нагнуть, причем по беспределу.

— Я боюсь потерять работу, — пролепетала мама, закрывая лицо руками.

Ясно, она не за работу держится, а за возлюбленного, которого не сможет видеть так частно. Я встал и положил руки на ее плечи.

— Ма, поверь, эти акции золотые. Директор пока не понимает, какова их истинная стоимость, ему просто нужен контрольный пакет, чтобы стать хозяином завода. Он ничего тебе не сделает, не пришлет братков. Знаешь, где его место в криминальной иерархии? — Мама мотнула головой, и я ответил на свой вопрос: — Нигде. Пожалуйста, помоги мне получить эти акции! Они бесценны, мама! Это раз. Два, нельзя позволять, чтобы нас обворовала кучка ушлых рвачей.