Время – словно капля янтаря

В душе ворочалось что-то непонятное. Злость кипела, что не убил, не довёл дело до конца. Ведь столько лет мечтал расквитаться! Столько раз представлял, как убивать буду. Знал, — рука не дрогнет. Но когда смерть увидел — чужую смерть, от моей руки происходящую, — убивать перехотелось. Ведь это по их законам — волчьим? нет, шакальим! — убить я должен был, отомстить. Кровь за кровь, глаз за глаз! А я не хочу, я по чужим законам не живу.

И от этого вместе со злостью радость в душе поднималась. Свободен я был, по-настоящему свободен! Закрыл за собой ворота той жизни, расплатился за семь лет ненависти. Было, и нет. Будто и в самом деле, в коме пролежал все те годы.

Вновь тёплая летняя ночь приняла меня, запах травы вернулся, стрёкот сверчков, серпик луны над головой. Вновь меня ждал путь в прошлое.

Глава 9 Лето 2005 года

После истории с пропиской к датам я начал относиться опасливо. Проверил все вещи, которые в моих карманах по времени путешествовали. Не приведи господь опять на какой-то мелочи проколоться! Уверен был — больше таких казусов, как в гостинице, не случится. Ошибся…

Девчонка поперхнулась пивом и закашлялась. Ой, ещё и на блузку пролила. Повезло, что блузка бежевая, пятно не так заметно будет. Ну, извини, подруга. Сочувствую, но помочь не могу. И так выбрал для «материализации» самый дальний, самый безлюдный уголок просторного больничного парка. Я же не виноват, что ты здесь прогуливаешься! Но, с другой стороны я тебя понимаю. В городе жара, духота, а здесь хоть какая-то тень. Гуляла себе девушка, пивасик холодненький попивала. Может, ждала кого. А тут вдруг в кустах мужик невесть откуда нарисовался.

Я выбрался из зарослей сирени на дорожку, отряхнул пыль и насыпавшийся с веток мусор. Расстегнул пиджак. Подумал и вовсе снял — жарко. Вежливо кивнул девушке, таращившейся на меня выпученными глазами и напрочь забывшей о зажатой в руке бутылке. Здрасьте вам, до свиданья! От пивка бы и я не отказался. Пожалуй, и от чего-нибудь посытнее — тоже. Кушал-то когда последний раз? О-го-го! В январе две тысячи шестого. А сейчас лето две тысячи пятого. Обедать пора.

Подумал, не спросить ли у девушки, где тут ближайшая точка общепита? Одёрнул себя — не зарывайся, а то подругу удар хватит. Или того хуже, верещать начнёт. Оставил свидетельницу моей «материализации» придумывать объяснение увиденному, и пошёл по дорожке к центральному выходу.

«Столовая» — обещала прибитая на столбе, как раз напротив ворот больницы, прямоугольная, заострённая с одной стороны дощечка. Острие показывало влево, «значит, нам туда дорога».

Метров через сто больничный двор закончился, обрезанный переулком. Здесь был ещё один указатель. Этот смотрел вдоль переулка, в сторону мединститутских общаг. Ага, стало быть, студенческая столовка. Попробуем, чем молодёжь кормили, пока я нары давил.

Заведение и впрямь располагалось в здании одного из общежитий. Но не с фасада, там, где поднимались ступени к стеклянным дверям входа, а с торца, куда и вёл не нормальный тротуар, а лишь узкая полоска асфальта, тянущаяся вдоль стены. Каждый знает, что ходить под окнами общаги не рекомендуется категорически, во избежание падения на голову предметов студенческого быта. Так что мне дважды пришлось обойти вокруг здания, прежде чем увидел последнюю стрелку, показывающую на цокольный этаж. И ступеньки, убегающие под землю.

Столовая порадовала прохладой, лёгким полумраком в разгар солнечного дня. Она была маленькой, девять столиков четырёхместных. Вчетвером за таким не пообедаешь, и сидеть тесно, и тарелки приткнуть некуда. Но в одиночку — вполне комфортно и уютно. Ещё бы не пожмотничали на салфетки и перец с горчицей, а то и солонки стояли не на каждом, а в шахматном, так сказать, порядке. Причём, «солоночная партия» явно близилась к эндшпилю. Ну, это в порядке вещей. Отечественный общепит, одним словом.

Единственный посетитель расположился за дальним столиком. Девушка сидела спиной к входу, клевала салатик и на меня не обратила никакого внимания. Я взглянул на неё мельком и направился к раздаче.

Меню блистало лаконичностью. Первые блюда: зелёный борщ, лапша. Вторые: биточки, сосиски. Гарниры: макароны, гречневая каша. Два вида салатов. Соки в ассортименте. Судя по цвету жидкостей в стаканах, ассортимент тоже ограничивался двумя разновидностями.

Я прошёлся вдоль раздачи, поставил на разнос тарелку салата и сок, яблочно-виноградный. Подождал. Пусто и тихо.

Девушка покончила со своим салатиком, отнесла посуду. Проходя мимо, посоветовала:

— Вы позовите, а то долго ждать придётся.

Дельный совет!

— Есть кто живой?! Голодных обслуживают?

Крикнуть пришлось дважды. Затем дверь по ту сторону прилавка открылась, выпустила молодую женщины в белом халате. Маленькая, розовощёкая, круглолицая, чем-то смахивающая на поросёночка. Не жирного, а в самый раз, аппетитного такого поросёнка.

Приветливо, как будто и не ждал я её несколько минут, женщина спросила:

— Что будете кушать?

— Борщ, на второе…

— Борща нет, — тут же охладила мой пыл розовощёкая.

— А в меню…

— Варится. Лапшу будете?

— Буду. И биточки с гречкой. Биточки есть, надеюсь?

— Биточки есть, каша закончилась.

— Девушка, да что ж это у вас за голодомор?

— Каникулы, — невозмутимо объяснила «кормилица». — Студентов нет, мы много и не готовим. Макароны на гарнир ложить? Если хотите, можно пельмени сварить. Это быстро.

О пельменях она упомянула таким тоном, будто было это спецблюдо для VIP-клиентов, а мне вот снизошли. Уважают, мол. Пельмени — это хорошо. Только знаю я, как оно «быстро» бывает в подобных заведениях. На варку столько времени уходит, словно фарш ещё хрюкает где-то, а не в тесто залепленный в морозильнике лежит.

Я покачал головой.

— Не нужно. Буду лапшу с макаронами есть, раз у вас такой богатый ассортимент.

«Кормилица» сочувственно развела руками, пошла к кассе. И я за ней.

Сумма чека меня неожиданно порадовала. Цены в две тысячи пятом куда ниже были, чем в две тысячи девятом. Приготовленный полтинник показался несоизмеримо крупной купюрой. Да ладно, разменяю. Положил на блюдечко.

Круглолицая ждала чего-то. Деньги не трогала, смотрела на меня, улыбалась. И я улыбнулся — не жалко. Но пауза затягивалась.

— Так сдача будет?

Женщина взяла купюру, повертела, разглядывая. Даже на просвет проверила. Боится, что фальшивая? Стопроцентной гарантии дать не могу, но вроде не должно.

— А где вы такую взяли?

Вопрос мне не понравился. Я сразу насторожился, подобрался. Привычка, годами выработанная — непонятно, значит опасно. А я не понимал, что происходит.

— Я таких денег не видела, — пояснила кассирша. — Это что, игрушечные? А сделаны, как настоящие.

От слов её у меня глаза на лоб полезли не хуже, чем у той девчонки, в больничном дворе.

— Вы что, издеваетесь? Это пятьдесят гривен, настоящие.

Женщина засмеялась. Неуверенно. Так смеются, когда знают наверняка, что услышанное — шутка, а в чём соль, не понимают, но и казаться глупой не хочется. Я веселье не поддержал. Если кто здесь шутил, то не я.

Женщина чуть выдвинула ящик кассы, достала оттуда купюру. Повертела, стараясь держать от меня подальше. Тоже полтинник.

— Настоящие — вот такие. А у вас игрушечная.

Я вздохнул.

— Девушка, у вас старые купюры, а у меня новые. Видите, написано: «2005». — Сказал, а у самого тенькнуло в сердце. А что, если проскочил?! Обсчитался? Не в две тысячи пятый попал, а в две тысячи четвёртый? Не мог вроде, нет у хронобраслета такой скорости. Но вдруг?! Уточнил: — Сейчас же две тысячи пятый?