Время – словно капля янтаря
Шрифт:
Радислав досадливо махнул рукой.
— Так ты до сих пор не понял? Не заметил ничего странного, пока во времени путешествовал? Всё в точности совпадает с твоими воспоминаниями?
Спросил, словно пощёчину лёгкую отвесил, чтобы в чувство привести. Да, верно, до хрена в этом прошлом не так, как я помню.
— Может, объяснишь, почему? — буркнул я хмуро.
— Я тебе объяснял уже. Наверное, из-за водки невнятно получилось? Что ж, давай заново попробуем, на трезвую голову. — Он кивнул на ставок, поблёскивающий сквозь листву зарослей: — Пошли посидим, что ли? Разговор некороткий получится.
Спорить я не стал, разговор, так разговор. Давно пора разобраться во всех этих «парадоксах». Не биться, как баран, головой в ворота, а понять, кто
Мы выбрались к ставку. К воде спускаться не стали — очень уж отвратно шлейф мусора выглядел, — присели на верхней кромке бетонных плит, под старой, накренившейся к воде ивой.
— Понимаешь, Гена, — начал Завадский, — время непрерывно и связно лишь в нашем представлении о нём. В действительности каждый его момент — это отдельная гранула, квант времени. Но не это самое страшное. Его кажущаяся анизотропность может быть объяснена только одним. «Времени» в обыденном понимании не существует вообще. Это всего лишь доступный человеку способ восприятия вечности.
— Как это?
Злость моя на него за фразу ту насмешливую — об «исправлении прошлого» — выветрилась в миг. Я только глазами лупал, пытаясь осмыслить услышанное.
— А так. Квантовая неопределённость обуславливает неопределённость причинно-следственных связей. Проще говоря, «прошлое» ничем не отличается от «будущего», все кванты времени равноправны. Течение времени проходит сквозь наше сознание, и оно старается соединить отдельные события в логически связанную последовательность. Прошлое существует только в наших воспоминаниях о нём. Точнее, в наших умопостроениях, которые принято считать воспоминаниями. Нельзя вернуться в прошлое и что-то изменить. Его нет.
— Прошлого нет? А где мы тогда находимся? Какое сегодня число, по-твоему?
— Первое июля две тысячи первого года. Это настоящее, Гена. Не имеющее никакого отношения к прошлому, о котором ты помнишь.
— Но почему?! Почему оно не такое, это настоящее? Почему оно изменяется? Я ведь был в этом дне восемь лет назад, и тогда всё происходило иначе!
— Я же объясняю — это другие кванты времени, другое «настоящее». Не то, в котором ты побывал когда-то. Помнишь, я рисовал тебе конусы прошлого и будущего? Сместив с помощью хронобраслета точку настоящего, ты вывалился за горизонт событий. Тем самым, «нарастил» новые кванты в пространственно-временном континууме. Ты создал новое настоящее, которого прежде не существовало. Каждый раз, останавливая хронобраслет, ты создавал новое настоящее. С расходящимися из него конусами прошлого и достижимого будущего. В чём-то они пересекались с существовавшими прежде, в чём-то нет.
Я таращился на него, силясь понять, силясь прорваться сквозь слова к сути. Не то прошлое? Новое настоящее? Горизонт событий? О чём вообще речь идёт?
Радислав посмотрел на меня, вздохнул. Понял мои затруднения.
— Попробуем проще. Помнишь, игрушка такая была, калейдоскоп? Трубочка с зеркальцами и стёклышками цветными. Потрясёшь, глянешь в глазок — узор. Опять потрясёшь — новый. Каждый раз новый. Так и здесь, «потрясёшь» ты с помощью хронобраслета пространственно-временной континуум, он для тебя настоящее и сделает. Какой хочешь год, день, час. Но именно — настоящее. Потому что прошлого у него нет, не хранится оно нигде, кроме как в нашей памяти. Собирает время его каждый раз заново. А вариантов много, гораздо больше, чем стёклышек в калейдоскопе. Вероятность сборки повторно такой же комбинации почти нулевая.
Вот теперь я въехал в суть. Молодец, образно разъяснил. Он и учителем был замечательным, умел растолковать, чтобы до последнего тупицы дошло. Вроде меня.
— Калейдоскоп, значит? А в прошлый раз ты мне не так объяснял. В прошлый раз ты мне о трёхмерном времени рассказывал, о «бейдевиндах» всяких.
— «Я прекрасно знаю, что такое время, пока не думаю об этом. Но стоит задуматься — и вот я уже не знаю, что такое время», — улыбнулся Радислав. — Это не мои слова. Так когда-то сказал Аврелий Августин Иппонийский, он же Августин Блаженный,
богослов и философ. «Прошлый раз» очень давно был, Гена. Тогда я и сам не всё понимал, больше практикой «путешествий во времени» занимался, чем теорией. Не в размерности пространства-времени суть, а в принципе неопределённости.— В принципе неопределённости, значит? Понятно, — чёрта с два мне было понятно, но это не важно. Главное я уяснил: — Что ж, буду трясти стёклышки. Пока не сложатся так, как мне нужно. Знаешь, Радик, мне ведь на самом деле пофиг, совпадает это прошлое с тем, в котором я жил, или нет. Я дочь уберечь хочу. Остальное не важно.
Радислав долго смотрел на меня, будто изучал. Будто впервые увидел. Потом покачал головой.
— Гена, ты не сможешь этого сделать, сколько бы ни старался.
— Почему? Думаешь, мне терпения не хватит? Так я упрямый!
— Дело не в твоём терпении. Континуум инертен. Ты ведь не только свою мировую линию каждый раз изменяешь, но и линии многих объектов вокруг, людей. Время пытается этот всплеск компенсировать по мере возможности, вернуть мировые линии в уже существующий конус достижимого будущего. Например, линия твоей дочери должна оборваться первого июля две тысячи первого. Для времени нет никакого резона «наращивать» дополнительные кванты для её продолжения.
— Вот как? А придётся.
— Думаю, смириться с объективной реальностью придётся всё же тебе. Представь, держишь ты в руке эспандер, круглый такой, резиновый. Много усилия нужно, чтобы его сжать?
— Да не очень.
— А чтобы удерживать сжатым изо дня в день, из года в год? Вот и с мировой линией примерно так же.
Молодец Радик, хорошо объясняет. Но я ведь всё равно осел упрямый.
— Если нужно, буду держать. Останусь здесь, в этом времени, и буду беречь Ксюшу, сколько понадобится.
— А себя-другого, который здесь живёт, куда денешь? Два Геннадия Карташова в одной точке настоящего существовать не могут. Если метрика сдвига была невелика, то они сливаются мгновенно и безболезненно — ты ведь никогда с самим собой, тоже путешествующим во времени, не встречался? Иначе — начинают разрушать друг друга. Естественно, быстрее разрушится «пришелец». — Завадский вздохнул: — Но дело даже не в твоём двойнике. Пространственно-временной континуум это ведь не эспандер. Он не позволит, чтобы его мяли по-всякому. И когда его «калейдоскоп» трясут часто, ему не нравится.
Я хмыкнул.
— Ты сейчас так говоришь, будто оно живое.
Радик ответил не сразу. Несколько минут смотрел неотрывно вниз. На что? Не на лупоглазую же квакушку, выбравшуюся на резиновый островок старой покрышки?
— Живое оно или нет, я судить не возьмусь. Но… Гена, ты в бога веришь?
Вопрос меня озадачил. Я удивлённо покосился на Радислава.
— Положим, верю. Это тут причём?
— Если время — это наше восприятие вечности, а вечность — категория божественного, то получается… Ты никогда не задумывался, что может быть Время — одно из имён бога? Всеведающего, всемогущего… и равнодушного. Если бог есть, то он именно такой — не добрый и не злой, равнодушный. Возможно, он и не подозревает о существовании нас, людей, пока мы лишь стёклышки в его калейдоскопах. Но когда пытаемся сами что-то сделать, пытаемся его законам не подчиняться, тогда он нас замечает. И начинает отвечать на наши действия совсем не так, как мы ожидали. Не так, как нам хотелось бы.
Радик замолчал. Добавлять к сказанному уже ничего не требовалось. Убил меня он этим объяснением. Изничтожил. Вот оно как выходит. Стало быть, правильно я о боге понял, никакое не испытание… Это он мне пощёчину отвесил, чтобы не лез я в его дела. Всей пятерней — по роже. Да нет, какой пятерней — кулаком. Или что там у него, вместо кулаков?
Шумели на проспекте машины, птицы в деревьях чирикали, но мне показалось, что тишина на нас опускается гробовая. Та самая, что в межвременье царит. Усилие пришлось приложить, чтобы нарушить её. Но я должен был спросить об этом. Выяснить последнее, в чём ещё сомневался: