Время – словно капля янтаря

— Геня, к нам кто-то пришёл?

Бабушка шаркала по дорожке, стелящейся через весь двор от летней кухни. Пацан оглянулся в её сторону, презрительно цыкнул сквозь зубы:

— На улицу теперь не выходи, поймаю…

Разумеется, на улицу я вышел на следующий же день. Бабушка хотела идти за хлебом и сливочным маслом, но я и эту работу на себя взвалил. По большей части затем, чтобы доказать самому себе — не боюсь я ни чьих угроз.

Вчерашний пацан встретил меня на площади, перед магазином. Он оказался по крайней мере на голову выше меня, остроносый, тонкогубый. И стразу видно — злой. Человека легко определить, злой он или нет, — по глазам. По тому, как смотрит на тебя.

— Я же предупреждал вчера, чтобы со двора не высовывался. Опять скажешь — денег нет?

Сегодня деньги у меня были, а врать — значит бояться, трусить.

— Есть, но тебе всё равно не дам. У меня на хлеб и на масло сливочное.

Это страх говорил во мне, пытался оправдываться. Со страхом я ничего не мог поделать. Но вслед за ним просыпалась злость.

— Сдачу отдашь. — Пацан будто не услышал моего отказа.

— Не отдам.

— Чё, борзый? Пошли поговорим.

Он кивнул на клуб, стоявший по другую сторону площади. Вернее, на сквер за клубом. Сквер был неухоженный, заросший. И совершенно безлюдный. Какого типа «разговор» предстоял, сомнений не оставалось.

— Чего я должен с тобой идти?

— Ссышь? Так я тебе могу и здесь врезать.

Вряд ли он решился бы исполнить свою угрозу. К площади сходились три улицы, и по двум из них шли люди. И люди были в продуктовом магазине, и из окон близлежащих домов могли увидеть. Затевать драку средь бела дня посреди посёлка, это полным дураком надо быть. В сквере за клубом — другое дело.

— Сам ты ссышь… — прошептал я почти не слышно. И повернул к клубу.

— Чё ты там вякнул? — пацан поспешил следом. — А? Не слышу?

Наверняка расслышал он всё прекрасно, просто собственную злость распаливал. И надо было повторить — смачно, с оттяжечкой. Но духа на это у меня не хватило.

Мы обогнули клуб, прошли мимо памятника — солдата с опущенным знаменем, — мимо густых кустов сирени, и оказались на небольшой аллейке с двумя облезшими, давно не крашеными лавками. Тут противник мой и остановился, огляделся по сторонам, удостоверился, что с площади нас не видно. Цыкнул под ноги, шагнул ко мне.

— Так что, борзый, да?

— Сам ты борзый!

— Я?! Да, я борзый…

— Фитиль, ты зачем на малого наезжаешь?

Откуда они появились?! Я и не заметил. Четверо. Тот, что впереди — парень почти. Ростом как мой противник, но в плечах шире и крепче, в брюках со стрелками, в рубашке клетчатой. А светлые волосы вроде даже расчёсаны! С ним ещё трое. Толстяк, смуглый крепыш, а третий — обыкновенный пацан, ничем не примечательный.

— А чё он мне деньги должен и не отдаёт? — обернулся к подошедшим мой противник.

— Не свисти. Я же предупреждал, чтобы ты на малых с моей улицы не наезжал. — Блондин взглянул на меня. — Ты ведь на Щорса живёшь? В четвёртом доме?

— Да.

— Врёт! Городской он!

— Ну и что? Значит, у него бабушка на Щорса живёт. Всё равно наш.

Тот, кого назвали Фитилём, зло цыкнул в сторону, но возразить не посмел. Блондин продолжал меня разглядывать.

— Давай знакомиться. Я — Грин. Это Жир, потому что жирный, но он не обижается. Турок, Пашка, а тот, что денег с тебя требовал — Фитиль. Ты ему не давай, это он борзеет.

— Назовёшь Фитилём — в зуб получишь, — хмуро пообещал мне мой недруг. Но как его можно называть, не уточнил.

— А тебя как зовут? — спросил парень.

— Гена.

Не знаю, что в моём имени могло показаться смешным, но пацаны заржали. И Грин улыбнулся. Протянул руку:

— Так что, Гена, по петухам?

Оказывается, руку не пожать нужно было, а звонко, с размаху шлёпнуть ладонью по ладони. С первого раза у меня не получилось, промазал, и пацаны опять захохотали. Но ничего, наловчился. Когда здоровался с последним — с Пашкой, — шлёпнул уже вполне уверенно. А Фитиль мне руку так и не подал. Злой. Единственный злой в этой компании.

— Гена, а ты чего на улицу гулять не выходишь? — поинтересовался Грин, когда со знакомством покончили.

— Он даже на ставке ни разу не был, — заметил Пашка. И добавил ехидно: — Плавать, наверное, не умеет.

— Получше тебя умею, — возмутился я. — Я в плавательной секции занимаюсь.

— Это чё, в этом, как его… в бассейне да? Чё там плавать! Там же мелко.

Ох, деревня! Пашка представления не имел, что такое бассейн. Но Грин посмотрел на меня уважительно.

— Ты плаванием занимаешься? Давно?

— Три года. У меня второй юношеский.

— Ого! Молоток. — Грин насмешливо взглянул на моего противника: — Фитиль, а он спортсмен. Побил бы тебя.

Фитиль с готовностью повернулся к нам, сжал кулаки.

— А давай проверим.

Внизу живота у меня опять проснулась гадская слабость, опять — страх и злость. Грин что-то такое заметил в моём лице, пожал плечами:

— Перебьёшься. Гена, тебя в магазин послали, да? Беги, а то бабушка ругать будет. А вечером гулять выходи. Мы тут, возле солдата, собираемся.

— Приходи, у нас весело. Музыка есть своя, — тут же поддержал Пашка, очевидно, мой ровесник. — С нами даже девки гуляют. И никто не дерётся. У нас один Фитиль дурак.

— Ты чё?!

Фитиль дёрнулся в его строну, замахнулся, но Пашка проворно юркнул за спину Турка. Тот хоть и был моего роста, но от одного вида его квадратных плеч желание драться пропадало у любого. Фитилю осталось только в очередной раз цыкнуть себе под ноги. Нет, он не пользовался здесь уважением. И от этого ребята понравились мне ещё больше.

В тот день я, против обыкновения, работать закончил пораньше. Тщательно смыл в душе трудовые пот и грязь, переоделся в праздничное. Пусть мои брюки и не топорщились такими стрелками, как у Грина, но клетки на рубахе были не хуже.

— Ба, можно, я пойду погуляю? К клубу. Там ребята собираются, звали меня.

Бабушка не возражала, ещё и денег дала — на кино. Только попросила, чтобы возвращался не поздно.

Компанию я застал в указанном месте — они оккупировали лавку слева от каменного солдата. Были почти той же компанией, что и днём, только Жир отсутствовал. Зато посреди лавки восседали две девочки, почти взрослые, сверстницы Грина или Фитиля. Одна — со светло-русыми, распущенными по плечам волосами, с правильным овальным личиком, наряженная в бело-зелёное цветастое платье на тоненьких длинных бретельках. Вторая — с двумя тёмными короткими хвостиками, торчащими за чуть оттопыренными ушами, вздёрнутым острым носиком, круглыми щёчками и большими, чуть выпученными глазами. Эта вырядилась в юбку и жёлтую футболку с короткими рукавами. О музыке Пашка тоже не наврал — в руках сидящего на краю лавки Турка поблёскивал антрацитово-импортным пластиком транзистор с длиннющей антенной. Турок блаженно улыбался и медленно проворачивал колёсико, отчего в приёмнике шипело, кряхтело, а иногда из него вырывались невнятные обрывки фраз.