Всё это про любовь

– Нужно по любви. По согласию.

– Где ж ты в этом деле согласие видела?
– дед смотрел на меня снисходительно. "Сейчас учить начнёт", - поняла я. И не ошиблась.
– В любовном деле, если будешь согласия ждать, токмо на Дуньке Кулаковой женисси.

У нас в деревне тракторист жил. Савостьянов Мишка. Рот - как у жабы, от уха до уха. Как засмеётся - все зубы видать. Так вот он влюбился в Нинку птичницу. И то сказать - ладная девка была. Гладкая. Кулак - с мою голову, ага. И, ты понимаешь, что удумал, чтоб добиться взаимности? Токмо народ уляжется ночью, приснёт. Он гармошку растягивает, и давай по улицам ходить. Душу отводит. И так каждую ночь! Весь колхоз будоражил, лишенец, своей музыкой.

– Помогло?

– Не сразу. Били его несколько раз. Не от злобы - сочувственно. Надеялись вытрясти любовную лихорадку. Пару раз гармошку рвали. Бестолку: починит "гармозу" и снова народ терроризирует. Да. Сам председатель колхоза к Нинке ходил. Сватал.

– И что? Чем дело кончилось?

– Свадьбой. Нинка его после свадьбы мигом от музыки отучила. Крута была характером.

– Вот видите, - сказала я.
– Свадьбой. Значит по любви.

– По любви? А ты знаешь, как моя Маланья меня окрутила? Хитрющая была стервоза, жуть! Не дай бог она тоже в раю. Как думаешь, в раю браки отменяют? Или мне опять эта конфетка в жёлтой кофточке достанется? Не хотелось бы. Вот на молодаечку я бы согласился.

Я вздохнула: "Козёл!" и напомнила: - Как же она вас окрутила?

Дед цыкнул зубом, сплюнул: - Чтоб ты понимала, я писаный красавец был. Высок, строен, сажень в плечах. Голова в рыжих кучеряшках, как у молодого барашка. На Меланью - ноль внимания. Она для меня не существовала. Полный карамболь. По мне красавицы сохли, чего я буду на плюгавых время тратить? Так Меланья чего удумала, поехала в район, за четверть самогону привезла троих хулиганов - меньше со мной не справились бы. Эти паскудники меня исколошматили вусмерть. Места живого не оставили. Как домой приполз, не помню. А Меланья потом меня молоком отпаивала - она дояркой работала. В молоко, видать, траву приворотную добавляла. Очнулся только у алтаря - в этом вашем... как пёс он называется... в закосе. Она уже мне кольцо на палец надела и целоваться требует. Дела! От нашего брата ничего не зависит! Я те говорю. Слишком мы доверчивые. А ты говоришь, по согласию!

– Вы её не любили?

– Кого?

– Меланью.

– Что ты! Любил конечно... потом полюбил... наверное. Она такие штуки откаблучивала - дай дорогу. Особенно любила на сеновале, где-нибудь в кучугурах, на покосе.

Загорелись светляки. Потянуло запахом кофе... я завертела головой. Дед Демьян сказал, что мой хозяин варит "кохвий". Каждый вечер это делает. Читает газеты и пьёт кофе. Я подумала, что тоже не отказалась бы от чашечки. С молоком.

Дед поплёлся домой, я следом.

Следующим утром я встала пораньше. Нужно было встретиться с капитаном, но мне не хотелось разговаривать в кабинете. Я собиралась застать его по дороге на службу. Пока он ещё не заступил на "боевой пост".

Рудня прошел мимо меня и не заметил. Или сделал вид, что не заметил. В белом прозрачном пакетике он нёс обед: пирожки, крутые яйца, сало, завёрнутое в салфетку. Рядом лежал маленький плюшевый мишка. "Сын положил", - догадалась я.

– Олег Сергеевич!

Капитан остановился, поднял на меня глаза. Смотрел, как... сложно подобрать слово. Во взгляде не было пренебрежения или злости. Скорее чувство профессора к любимому, но глуповатому студенту: "Как же тебе объяснить, голубчик?"

– Я вас слушаю.

Рудня правильно понял моё раннее появление. Он поискал глазами, куда сесть, жестом показал на качели. Должно быть это выглядело комично: капитан милиции и журналистка сидят на детских качелях.

– Вы понимаете, что совершаете должностное преступление?

– Это у гражданских. У нас это называется нарушение уставных правил.

– Вас уволят! Или того хуже - отдадут под суд! Вы должны немедленно задержать Плотникова!

– Не пойму, вы меня пугаете? Или сочувствуете?

Я немножко растерялась. Сейчас Рудня скажет, что мне легко рассуждать. Вспомнит поговорку, что чужую беду можно развести руками, потом спросит, как я бы поступила на его месте. И я не смогу ответить. Потому, что ребёнок - он свой, родная кровь, а гражданка Насонова - чужая. Незнакомая взрослая женщина. Это меня возмутило: "У Насоновой тоже есть отец и мать, она тоже чей-то ребёнок! А ты, капитан, представитель власти. Представитель Закона.
– Ветер толкал в спину, покачивал сиденье.
– А если так, если ты следователь - выполняй свою работу. Не можешь выполнить - увольняйся, к чёртовой матери".

– Неужели вы думаете, что было какое-то изнасилование?
– спросил Рудня.
– Допускаете, что Плотников мог такое сделать?

Выражение капитановых глаз изменилось, в них появилось что-то неприятное. Неприятно-непроницаемое: чистую глубокую воду заволокло ряской.

– Погодите, - я открыла блокнот на закладке.
– Давайте разберёмся. Заявление потерпевшей Насоновой есть?

– Есть.

– Экспертиза есть?

– Есть.

– Показания очевидцев?

– Присутствуют.

– Тогда что? Почему преступник гуляет на свободе?

– Потому, что он должен сделать операцию моему сыну.

– Другой доктор сделает.

– Другой не может. Плотников такой один.
– Капитан поднялся, качели жалобно скрипнули.
– В Москве слишком дорого, да и не примут нас. Я делал запрос. В Германии ещё дороже... нет у меня таких денег. Вот такие пироги. У вас ко мне всё?

– Последний вопрос: кто делал экспертизу?

– Хлебников Илья... отчества не помню. Гинеколог из роддома.

– А почему...

Рудня перебил: - В милиции такого специалиста нет. Поэтому экспертизу делал Хлебников. Это всё?

Он приложил ладонь к виску и кивнул, прощаясь. Сделал несколько шагов, вдруг повернулся.

– Хочу вам сказать одну вещь, - я поняла, что меня опять станут учить. В этом городе меня учат все.- Весной, когда орут коты... вы знаете...

– Знаю.

– Так вот, когда орут коты, это очень противно. Они дерутся, шумят.
– Капитан сделал паузу.
– Чтоб это безобразие прекратить, нужно задушить кошку. Другой способ не поможет.

Я смотрела в след удаляющейся фигуре и думала, что капитан женоненавистник. "Возможно жена злая попалась, а может психическое отклонение. Подростковая травма, например. Или случай на службе". Потом я поняла, что дело в другом: капитан изжил себя. Болезнь сына сломала его моральный хребет. Поэтому он озлобился. И это очень жаль, мужик он чувствуется неплохой. "Быть может со временем... если вылечат сына, если дела будут идти хорошо, он опять станет бравым и справедливым капитаном. А пока это просто жалкий истерзанный отец. На которого, к тому же, Плотников вывалил свою проблему. Своё преступление".