Все люди - враги

– Тони, - сказала она уже более обычным прозаическим тоном.

– Да?

– Тебе стоило это больших усилий?

– Наоборот. Это было чудесней всего, что я когда-либо испытал.

– Сегодня утром я благодарила тебя за то, что ты возвратил мне жизнь. Теперь я могу поблагодарить тебя за то, что ты вернул мне мою женственность.

Тони с трудом подавил клубок в горле и мог только вымолвить:

– Я рад...

Кэти умылась, попудрилась, потом повернулась к нему и весело сказала своим обычным голосом:

– Что же, мне продолжать вести тебя? Или командиру угодно снова вступить в командование своими войсками?

– Нет, он вполне удовлетворен и предпочитает оставить его в руках обер-лейтенантши.

– Тогда пойдем гулять. Который час?

– Десять минут четвертого. Подожди, я сейчас надену ботинки.

Они быстро прошли двором, чтобы избежать встречи с Баббо и Маммой, как ни приятно было их общество в другое время, сейчас им хотелось избежать его. Апрельское солнце уже припекало и, когда они вышли на единственную улицу верхней деревушки, Кэти раскрыла свой новый зонтик.

– Давай я возьму твою сумку, - сказал Тони, заметив, что Кэти несет свой полотняный мешочек для завтрака, аккуратно застегнутый булавкой.

– Нет. Это мой следующий сюрприз, хотя я боюсь, что ты скоро угадаешь, в чем дело.

– Ты не натрешь себе ноги без чулок?

– Ты чересчур догадлив, Тони! Первая часть моего сюрприза заключается в том, что мы купим себе туфли на веревочных подошвах и покупать их буду я,

– А куда мы денем наши башмаки?

– Оставим их в магазине, глупышка, а потом зайдем за ними. На этот раз ты оказался не так догадлив!

– Я нарочно подыгрывал тебе.

– Это первый раз ты солгал мне за сегодняшний день, Тони.

– Ах, не обижайте меня, - захныкал Тони, - как вы можете так поступать с бедной девушкой?

Они купили туфли на веревочной подошве и переобулись тут же, в маленькой мелочной лавочке, украшенной непременным портретом короля, глядевшего на портрет дуче с таким видом, как будто он только что проглотил какую-то гадость; у дуче было такое выражение, какое может быть у человека, когда на него при исполнении важных общественных обязанностей, от которых никак нельзя оторваться, начинает оказывать действие касторка.

– А что, у вас, в Австрии, красивый президент, Кэти?
– спросил Тони, когда она вывела его из деревни.

– Нет, милый. Почему ты спрашиваешь?
– Просто так - я только что мысленно снимал шляпу перед королем Георгом.

– Вот интересно. А разве у тебя есть мысленная шляпа?

– А разве ты не замечала, что я иногда говорю сквозь нее?

– Говорить "сквозь" чего-нибудь - это, вероятно, еще какой-нибудь специфический жаргон?

– Да, Кэти, это значит нести всякий вздор. Но, уверяю тебя, дорогая, это самая жалкая острота, какую я когда-либо отпускал. Такая жалкая, что оправданием может служить только то, что от любви я лишился ума.

– Ну, знаешь ли, это не комплимент - говорить, что я сделала тебя слабоумным.

– Смотри!
– воскликнул Тони.
– Вон ящерица.

Ты когда-нибудь ловила ящериц, Кэти?

– Нет, никогда и не пыталась. Мне было бы страшно дотронуться до нее. А если бы она начала извиваться у меня в руке, я бы, наверное, завизжала.

– Их ужасно трудно ловить, - сказал Тони внушительно.
– Если пальцами, конечно, и по-честному.

Давить не разрешается. Мне еще ни разу не удалось поймать. Вот! Смотри! Тьфу! Опять промахнулся!

– Ты должен лечь и лежать смирно и не шевелиться несколько часов подряд, пока какая-нибудь ящерица сама не забежит к тебе в руку, - сказала Кэти, смеясь.
– Какой ты глупый, Тони. Ты все еще не догадался, куда мы идем?

– Я догадался еще тогда, когда ты сказала "туфли на веревочной подошве", - мы идем к маленькой бухточке, где мы купались когда-то, так ведь?

Кэти утвердительно кивнула.

– Ну, а теперь давай-ка мне сумку. Дорожка крутая и ужасно неровная.

– Нет, не отдам! Но, уж если тебе так хочется, можешь, когда мы дойдем до самого трудного места, взять мой зонтик.

Они пересекли открытый цветущий лужок, заросший дроком, ракитником и пучками индийских смоковниц, спустились, цепляясь за кусты, с кручи, у которой обрывалась тропинка, и, держась за руки, молча остановились у самого края прозрачной воды.

– За одно мы должны быть благодарны, - вымолвил, наконец, Тони, чувствуя, что ему нужно чтото сказать, а не то клубок снова подкатит к горлу.
– За тот счастливый факт, что "дельцы" еще не добрались до этого крошечного уголка. Если бы они обнаружили здесь возможность делать деньги, они взорвали бы скалу и превратили бы эту крошечную бухточку в Плавательный Бассейн с Грандиозным Хором Наяд, выстроили бы казино, а по ночам пускали бы цветные рекламы.

– Перестань, перестань, Тони! Пожалуйста, замолчи. Я не смогу этого вынести. Я, кажется, убила бы всякого, кто посмел бы испортить этот уголок.

Я приходила сюда каждый день в этот свой приезд, только вчера не была.

– А что ты здесь делала?

– Сидела и думала, думала, вспоминала тебя, иногда плакала и жалела, что не умерла в тот день, когда мы вместе покидали Эа, - а теперь я рада, что

не умерла.

– Я тоже приходил сюда в девятьсот девятнадцатом, - сказал Тони задумчиво.
– Был осенний день, теплый, но такой грустный.

– И что ты тут делал?

– Вспомнил все так ясно, что увидел твое белое тело в прозрачной воде, и так хотел тебя, что мне казалось, все тело мое разрывается на части. Потом почувствовал, что вот-вот расплачусь, сорвал несколько цветов, бросил их в воду в знак памяти о тебе, простился с этим местом и ушел. Я ни минуты не думал тогда, что буду снова стоять здесь да еще с тобой, моей новой, еще более прекрасной Кэти.

– А что, я тогда очень старалась обольстить тебя, я была очень развязна, Тони? Меня теперь просто в краску бросает, когда я вспоминаю, как я завлекала тебя.

– Ты была обольстительна и ничуть не развязна.

А я уже тогда был влюблен в тебя по уши, - так мне тогда казалось, - но теперь я вижу, что это была лужица по сравнению с теперешним океаном.

– Ты был такой ласковый и кроткий. Тебе приходилось очень сдерживать себя, чтобы вести.себя так кротко?

– Ангел мой, я готов был швырнуть тебя на камни и зверски изнасиловать!

– Неправда. Ты был очень робок и застенчив.

– И неуклюж. Я это сам знаю. Но не настаивай на этом слишком, а то мне станет стыдно за того неловкого мальчика.