Все проклятые королевы

Когда я оборачиваюсь к Одетте, она уже не смотрит на меня. Её взгляд устремлён куда-то вглубь сада, где между ухоженными кустами и деревьями, растущими в каждом уголке, царит мягкая, задумчивая тишина.

— Одетта, нам нужно поговорить, — говорю я, почти умоляя.

Она качает головой, и, когда я собираюсь продолжить, прикладывает палец к губам, призывая меня к молчанию.

Она указывает жестом в сторону сада.

— Иди сюда, — произносит она с мягкой улыбкой. — Теперь твоя очередь.

Я не сразу понимаю, о чём она говорит, пока та же девочка, что и раньше, не выходит из тени. Она улыбается немного виновато, её глаза блестят от волнения, а шаги полны детской энергии.

Сколько она слышала?

Девочка легко прыгает на деревянную платформу и устраивается между ног Одетты, словно это самое естественное место для неё. Одетта даже не успела ничего сказать.

Ей не может быть больше семи или восьми лет. Она, вероятно, живёт в этом доме, который приютил нас.

— Ты боишься этих существ, Она? — спрашивает Одетта, беря в руки её волосы.

Она, так зовут девочку, смущённо смотрит на меня, а затем проводит пальцами по локонам, которые Одетта ещё не взяла для косы, и неуверенно кивает.

— Ну, здесь ты в безопасности, потому что они заперты в горе, — мягко успокаивает её Одетта, заплетая её тёмные волосы быстрыми движениями.

— Почему вы должны идти на другую сторону?

— Потому что мы убегаем, — прямо отвечает она. — И для всех Волков важно, чтобы наша… «посылка» добралась целой.

У меня уходит несколько секунд, чтобы понять её слова.

Посылка.

Она называет себя этим словом. Меня злит её спокойствие, с которым она говорит подобное. Но ещё больше злит мысль, что она может действительно так думать. Что она считает себя для нас всего лишь «посылкой». Что это всё, чем она является для меня.

— Вы несёте что-то важное?

— Очень, — отвечает она.

— Что именно?

Одетта приоткрывает рот, будто собираясь ответить, но затем делает вид, что передумала. Вместо этого она склоняется к девочке и что-то шепчет ей на ухо. У Оны расширяются глаза.

— Правда?

Одетта кивает, не прекращая плести косу. Когда она заканчивает, то поворачивает девочку к себе, убирает пару прядей с её лица и говорит:

— Готово. Тебе лучше пойти внутрь, становится холодно.

— А ты?

— Я скоро приду. Знаешь, я голодна. Почему бы тебе не проверить, готовят ли что-то вкусное на завтрак? Давай, иди.

Она говорит с такой убедительностью, что Она не может не послушаться. Девочка поднимается с лёгкостью, машет нам рукой на прощание и исчезает за углом дома.

Одетта не даёт мне времени заговорить. Она аккуратно спускается с платформы в сад, её движения всё ещё немного осторожны, наверное, из-за боли, и начинает медленно идти.

— Что ты ей сказала? — спрашиваю я, пытаясь последовать за ней.

— Правду, — отвечает она, не оглядываясь. — Что мы несем корону. Фигурально, конечно. Хотя, если подумать, и буквально тоже. Наверняка Нирида забрала её после того, как ты отрубил голову Эрису. Держу пари, она спрятала её в сумке.

— Одетта, подожди… — прошу я. — Нам нужно поговорить, разве нет?

— Мне не о чем с вами говорить, мой капитан.

Я рычу от раздражения.

— Нет, есть. Я знаю, что ты думаешь, и это не так…

Одетта поворачивается ко мне, её глаза сверкают гневом, словно зелёные лезвия мечей, отражающие окружающий сад. Солнце почти скрылось, а серый туман придаёт этому месту тягостную, но интимную атмосферу.

На крыше беседки садится маленькая птичка, словно случайный свидетель нашего разговора.

— Не смей говорить, что знаешь, что я думаю, — произносит она, её голос режет, как кинжал.

Я выпрямляюсь.

— Тогда расскажи мне.

— Я ничего не должна тебе, Кириан, — шипит она и продолжает идти, не оглядываясь.

Она снова уходит от меня, и я инстинктивно хватаю её за руку, чтобы остановить. Движение оказывается настолько резким, что я вырываю у себя тихое проклятие, но не отпускаю её.

— Конечно, ты мне должна, — резко заявляю я. — Напомнить тебе, что ты делала последние месяцы со всеми нами, со мной?

Одетта поднимает голову, её изящный подбородок упрямо вздёрнут, а выражение лица остаётся холодным и невозмутимым.

— Я выполняла свой долг, и тогда ты не значил для меня ничего.

— Отлично, я могу это понять. Могу это принять, — отвечаю я, чувствуя, как гнев и разочарование проникают в мой голос. — Ты тоже должна понять, почему я не стал рассказывать тебе, что замышляют Волки.

— Могу понять. Могу принять, — повторяет она, медленнее, её голос звучит мрачно, почти угрожающе. Она смотрит на мою руку, сжимавшую её, с презрением и резким, грубым движением вырывается. — Я понимаю, почему ты лгал мне. Понимаю, почему ты говорил то, что, как тебе казалось, я хочу услышать… и понимаю даже, почему после этого ты переспал со мной.

Эти слова, словно пощёчина, заставляют меня отшатнуться.

— Одетта… — предупреждаю я, почти шёпотом. Если я подниму голос, хотя бы немного, я начну кричать.

А кричать мне действительно хочется. Всё во мне требует выплеснуть ярость и боль наружу.

— Скажи мне, Кириан, какой долг ты исполнял, когда затащил меня в свою постель?

В её взгляде горит ярость, густая, тяжелая, но под этой поверхностью что-то мерцает. Что-то мягкое и хрупкое, чего я не могу разобрать.

Ярость захватывает меня.

— Ты так думаешь? Ты настолько низкого мнения обо мне? — спрашиваю я, хотя знаю её ответ. Знаю и понимаю его.

Таким она видит меня. Тем, кем я стал для неё из-за этой лжи, этого предательства. Она мне больше не доверяет.

— Ты здесь не пострадавшая сторона, — заявляет она, не опуская ни на сантиметр головы, и разворачивается, чтобы уйти.

Я не позволяю ей. Делаю шаг вперёд и встаю у неё на пути.

— О, ещё как пострадавшая, — рычу я, теперь ближе к ней. — Ты наносишь мне сильнейший удар.