Все проклятые королевы

Я выдыхаю проклятие, крепче сжимаю оружие, молясь о том, чтобы удар смог повторить то, что случилось в первый раз: такую жгучую боль, что чудовище захочет бежать.

Но оно держится на расстоянии и резко выбрасывает хвост, ударяя меня по лодыжке.

Чувствую, как шипы впиваются в кожу даже сквозь сапог, но едва осознаю, что делаю, разворачиваясь к Еве и с бешено колотящимся сердцем отправляя отчаянный удар в одного из трёх хиру, которые загоняют её в ловушку.

Это ад.

Чудовища прыгают, воют, щёлкают зубами, пытаясь навалиться на нас, сбивают с ног ударами хвостов, рвутся сомкнуть пасти, а мы с Евой защищаемся из последних сил.

Остатки силы всё ещё струятся во мне, как и в ней, но они тают, становятся слабее с каждым мгновением, пока мы изо всех сил стараемся убивать их — и едва справляемся с тем, чтобы просто сдерживать.

Они ранят нас, снова и снова.

Один из них вонзает зубы в плечо Евы — жуткий, безжалостный укус. Но даже так, проявляя ту же несгибаемую силу, что я уже видела на испытаниях Ордена, она выпускает новую волну магии, отгоняя тварь, что кружит рядом с ней.

И тут я понимаю: если мы не убьём их, мы не выберемся.

Бесполезно сдерживать. Бесполезно защищаться, потому что рано или поздно сила иссякнет. Она утекает по каплям, растраченная на жалкие атаки, едва ощутимые по сравнению с тем, на что мы могли бы быть способны, если бы лучше владели своей мощью.

Я сжимаю зубы, швыряю в землю того, кто навис надо мной, и разворачиваюсь, желая, чтобы невидимые когти разодрали спину ещё одного.

— Ева! — кричу. — Ты сможешь удержать всех четверых хотя бы на пару секунд?

— Нет! — рычит она, отползая по усыпанной раздавленными цветами земле.

— Сделай это! — приказываю я, не колеблясь ни секунды, и собираю всю свою силу.

— Чёрт, пташка, — бормочет она, видя, что я больше не атакую. — Если выберемся, я тебя просто прибью.

Я не отвечаю. Нет времени.

Все четверо бросаются на нас. Один из них, с гнилыми клыками и пустыми глазницами, устремляет взгляд прямо на меня.

Всё нутро вопит: бей! Защищайся! Но я не поддаюсь.

Я сдерживаюсь. Сдерживаю силу и верю в Еву.

Она бьёт тварь по узкой морде воздушным потоком, отбросив её назад, и защищает меня, несмотря на все протесты.

Я свободна.

Я собираю всю свою силу, концентрируюсь, удерживаю её, чувствую её — в кончиках пальцев, в запястьях, в руках, в груди. Она бурлит внутри меня, пронизывает каждую жилу.

Тень, вынырнувшая из зарослей, на мгновение отвлекает меня.

Но не она заставляет меня похолодеть.

Это крик Евы.

Ещё три хиру выскакивают на поляну.

И тогда я отпускаю.

Я выбрасываю всю силу, до последней капли.

Чувствую, как она покидает меня, обжигает вены, разливается по земле.

Семеро хиру взвывают, их крики пронзают мне барабанные перепонки, а мир вокруг становится мягким и размытым.

Звуки глушатся, искажаются, как и крики Евы, её дыхание, её голос.

Она лежит на земле, бледная, тяжело дышит, широко распахнув глаза от изнеможения.

Я теряю её из виду.

Её раскосые глаза растворяются в тумане, тело расплывается, превращается в узоры из света и цвета…

А потом, в этом пустом пространстве, появляется тень.

И её я ясно вижу.

Высокий силуэт в лохмотьях, тёмных, как сама ночь, в прорехах и порванных швах.

Непропорционально широкие плечи и узкое тело.

И голова.

Череп зверя, уродливый, вытянутый, с закрученными рогами.

Глубоко в круглых глазницах, в белёсой костяной маске, таятся два провала — наполненные тьмой и пустотой.

И когда я вглядываюсь в них, я понимаю, кто стоит передо мной.

Эрио.

Сама смерть.

Его тело — само воплощение ужаса, его фигура леденит кровь, а глаза… Глаза — это врата, два бездонных провала, в которые я падаю, пока мир вокруг меня исчезает.

Передо мной снова встает домик в лесу на закате. Я вижу фигуры матери и отца, их руки, бережно держащие меня. И вот этот мир начинает таять, словно куски краски, беспощадно сдираемые с картины невидимой рукой. Он исчезает, как будто эта возможность больше не существует. Я не понимаю. Не понимаю, но ощущаю: я что-то теряю. Теряю навсегда. Потому что Эрио пришел за мной, и все пути, что могли бы открыться передо мной, теперь поглощены этой бездонной тьмой.

Чья-то рука хватает меня за запястье.

Сначала я слышу голос, потом удается сфокусировать взгляд.

— Девочка, оставь это мне.

Передо мной появляется ведьма с темными волосами. Кайя кладет ладонь мне на руку, и мир медленно возвращается.

— Оставь это мне, — повторяет она. — Забери обратно силу, которую отпустила, иначе она тебя убьет.

Я колеблюсь, но во мне еще теплится самый древний, животный инстинкт — выжить. Он берет верх, и я подчиняюсь. Будто бросив сеть в море, я тяну магию обратно.

И вся сила возвращается ко мне.

Там, среди папоротников, фигура Эрио исчезает.

Воздух становится легче, и я замечаю, что чудовища тоже понимают: они свободны. Они изгибаются, будто пробуждаясь, но прежде, чем хоть одно успевает пошевелиться, Кайя достает три маленьких ножа — размером с большой палец, с толстой основой и острием, способным пронзить что угодно. Она бросает их один за другим, с поразительной быстротой. Два ножа попадают точно в черепа тварей, и те валятся замертво. Третья успевает отскочить в сторону и, развернувшись, издает пронзительный визг.

Кайя поднимает руки, и я снова ощущаю, как воздух наполняется чем-то густым, оставляющим на языке кислый привкус. На этот раз эта сила не моя.

Чудовище бросается на нас одновременно с остальными четырьмя, и тогда ведьма обрушивает свою мощь.

Гром разрывает небо, Кайя делает резкий, отточенный жест, и в следующий миг земля вздрагивает, будто молния ударила прямо на поляне.

Я вижу, как изгибаются их шеи — и последние хиру падают замертво.

А затем, внезапно, обрушивается ливень.