Все проклятые королевы

Я пытаюсь не двигаться, стараюсь держать свои бедра под контролем, быть джентльменом, но то, как она обводит меня языком, как смотрит на меня снизу этим откровенно соблазнительным взглядом, и эти звуки, которые она издает…

— Встань, — приказываю я, умоляю.

Но она не слушается.

— Одетт, — выдыхаю я, — я стараюсь держаться, но ты совсем не упрощаешь мне задачу.

Мои пальцы сильнее запутываются в ее мягких волосах, но это только заставляет ее сжать губы еще крепче.

— Не держись, — просит она, почти мурлычет, и всё во мне подчиняется этому приказу.

Я цепляюсь за последний остаток сознания, единственную ниточку реальности, которая удерживает меня здесь и сейчас, и полностью отдаюсь ощущениям: её губы на мне, пальцы, крепко сжимающие моё бедро, её тихие стоны, вибрирующие на моей коже, и сокрушительно прекрасный образ Одетт, преклонённой передо мной, для меня.

В конце концов я больше не могу сдерживаться. Её движения становятся быстрее, язык — настойчивее, и я поддаюсь этому ритму, впиваясь пальцами в её волосы, натягивая их и направляя её, пока не взрываюсь, позволяя себе потеряться в волнах наслаждения, пронзающего меня до самого дна.

Моё сердце всё ещё бешено колотится, когда Одетт медленно поднимается, с победной, немного лукавой улыбкой на губах. Она проводит большим пальцем по своим губам, впитывая мой взгляд, моё выражение, и осознание того, что я полностью капитулировал перед ней.

Я быстро прихожу в себя, как только она делает шаг в сторону спальни. Оставив позади всю свою броню и защиту, я следую за ней, наблюдая, как она садится на край кровати и слегка откидывается назад.

— Даже не думай отодвигаться, — предупреждаю я хриплым голосом, опуская руки на матрас, чтобы наклониться над ней. Одной рукой я обхватываю её затылок, притягиваю ближе и целую с такой жадностью, что выходит немного неуклюже.

Не давая ей ни секунды, чтобы перевести дыхание, я хватаю её за лодыжки и тяну к себе, пока её колени не оказываются у меня в руках.

Её взгляд, направленный на меня, когда она опирается на предплечья и откидывает голову назад, хватает, чтобы снова разжечь огонь внутри. Я глотаю проклятие и целую одну её коленку, потом другую. Держа её за бедра, подтягиваю ближе к себе, и, пытаясь развязать корсет, теряю остатки терпения, пока желание вспыхивает всё ярче, и просто разрываю его.

Одетт глушит стон, когда я освобождаю её грудь и склоняюсь, чтобы вкусить её кожу. Я не касаюсь её под бельём, которое всё ещё остаётся на ней несмотря на то, что она извивается подо мной, несмотря на её пальцы, впивающиеся в мою спину. Я исследую только то, что выше пояса. Целую её ключицы, захватываю губами сосок, кусаю, тяну, дразню, а затем беру его пальцами, усиливая напряжение.

Только когда её голос становится умоляющим и произносит моё имя, я отстраняюсь. На этот раз я снимаю с неё трусики осторожно, скользя руками вдоль её ног, наслаждаясь ощущением её мягкой кожи, контрастирующей с грубостью моих ладоней.

Её взгляд мутнеет, когда она оказывается полностью обнажённой передо мной, и она слегка ёрзает, нервничая.

— С того момента, как я узнал, что мы сделали в том Храме…

— Этого не было, Кириан. Это был кошмар, — поправляет она.

Её лицо пылает, она напряжена и настороженно наблюдает за мной.

— Меня терзает мысль, что я не принял в этом более активного участия. Я собираюсь это исправить.

Одетт смеётся, закусывая губу, немного раздражённая тем, что я решил говорить об этом именно сейчас.

— Нетерпеливый?

Она издает лишь звук раздражения.

Я тихо смеюсь, хрипло, на коленях перед кроватью. Хватаю её за лодыжки и притягиваю к себе так, что её ноги оказываются у меня на плечах.

Я тоже больше не могу ждать.

Затем я набрасываюсь на неё.

Не оставляю ей ни шанса перевести дыхание, осознать, как теряет рассудок — так же, как она заставила потерять меня своими медленными, мучительно сладкими ласками. В моих поцелуях, в том, как я облизываю её, как кусаю, нет никакой продуманности. Я чувствую себя немного эгоистом, понимая, что всё это не совсем для неё. Но я не останавливаюсь.

Её пальцы впиваются в мои плечи, запутываются в моих волосах, а её голос, когда она сначала умоляет меня остановиться, а через секунду — ни за что этого не делать, окончательно меня губит. Снова и снова.

Я продолжаю, удерживая её бедра на месте, с головой погружаясь между её ног, пока она, наконец, не сдаётся, не оставляет попыток сопротивляться. Я чувствую это каждой клеткой своего тела, кончиком языка, губами, пальцами.

Её стоны такие громкие, что я почти уверен — завтра на этой вилле не останется ни одного человека, кто бы нас не услышал. Но мне совершенно всё равно, пока я пью до последней капли её наслаждения.

Когда я заканчиваю и поднимаюсь на ноги, Одетт лежит на кровати, задыхаясь, вспотевшая, с грудью, всё ещё вздымающейся в быстром ритме. Её медно-рыжие локоны выбились из причёски, теперь полностью растрёпаны, и несколько прядей прилипли ко лбу. Щёки горят, блестят от жара, а губы покраснели, вероятно, из-за того, что она всё это время их кусала.

Тогда я осмеливаюсь спросить:

— Ещё остались силы?

Её улыбка, сначала немного недоверчивая, затем темная и манящая, говорит больше, чем любые слова, прежде чем она поднимается, скользит ладонями по моей шее и позволяет мне жадно поцеловать её.

Я снимаю штаны и поднимаю Одетт за талию, пока она не обхватывает мои бедра ногами. Я сажусь, усаживая её верхом на себя, и в этот момент она начинает двигаться так, что из моих губ срывается мольба в форме её имени.

Это быстро, немного грубо, полностью движимо потребностью ощущать её ближе, ещё ближе, пока мои пальцы впиваются в её бёдра, а руки скользят по её телу в поисках прикосновений.

Её движения диктуют дикий ритм, ведомый чистым желанием, пока она снова не теряется, а я теряюсь вместе с ней, сжимая её в объятиях ещё крепче.

Она остаётся у меня на руках, и я, переводя дыхание, прижимаюсь губами к её шее, чувствуя, как её учащённое дыхание отражается ритмом в моей груди. Я нежно глажу её спину снова и снова, пока её пальцы, словно лениво пробуждаясь, скользят по моей шее.

Её ласки постепенно затихают, она легко опирается руками на мои плечи и медленно поднимается.

Я смотрю, как она, ступая на цыпочках, идёт за своим платьем, оставленным где-то на полу.

— Куда ты? — спрашиваю.

— В ванну. — Её улыбка озорна. — День был слишком длинным.

— Ещё бы, — соглашаюсь я.

Я позволяю ей уйти и ложусь в постель, прислушиваясь к звуку воды, наполняющей ванну.

Едва рассвело, когда я понимаю, что заснул, так и не дождавшись её возвращения. Поворачиваюсь на кровати — её нет. Поднимаюсь, чтобы найти Одетт, и вижу её в одном из кресел в гостиной. Она одета в одну из моих рубашек, уютно устроилась среди подушек, вытянув ноги на подлокотник.

И тут я осознаю, что вчера она не захотела вернуться ко мне в постель.

Гогорази