Все пути мира

— Да ты не переживай, — по-своему понял Тин, — я тебя не брошу. Вместе — до конца.

Дин мысленно хмыкнула: знал бы он, как двусмысленно звучат для нее эти слова. И как ей хотелось бы, чтобы они были правдой. Хотя она по-прежнему не понимала, чего на самом деле желает. Одно знала точно: навязываться она не станет. И если им доведется встретиться в настоящем виде, постарается ни словом, ни жестом не показать, что испытывает к Тину нечто большее, чем дружеские чувства.

Однако с этим странным состоянием, с этой противоречивостью желаний надо было что-то делать. Хотя бы сейчас. Отвлечься бы от навязчивых мыслей, занятие себе какое-нибудь придумать. В пути легче. С одной стороны — тяжелее, а с другой — все-таки легче. Думать начинаешь в ином ритме, под перестук копыт, под мерцание далекой цели, столь же пугающей, сколь и манящей.

Вот только не станет она сейчас другу даже намекать на то, что уже устала от отдыха и хочет идти. У нее — прихоть и дурацкие мысли, а ему действительно надо отдохнуть и восстановиться после пережитого.

Дин поднялась и, ни слова не говоря, зашагала прочь — не в сторону поселения, а в лес. Спрятаться хотя бы от самой себя на время. Но в первую очередь — от Тина конечно. Такого притягательного и такого недостижимого. Она боялась, что друг увяжется за ней, но Тин, удивительно понятливый человек, остался валяться на камнях у источника.

Увы, от самой себя не спрячешься. А иногда хочется: прийти в безлюдное место и оставить там самые тревожные раздумья — пусть себе висят на голых скалах, в крайнем случае, на деревьях, и поедают сами себя. Увы, даже в самом безлюдном месте человек неотделим от своих мыслей. Дин подозревала, что покой надо искать не снаружи, а внутри. И удивлялась: прежде, в те почти забытые времена, когда она жила в отцовском замке… даже не во всем замке, а в одной — довольно-таки скромной, надо признать — библиотеке, ей это удавалось. Может, потому что тревоги тогда были еще детскими, не несли с собой столько внутреннего несогласия — с собой и с миром?

Да и лес оказался не таким безлюдным, как мечталось, но этого следовало ожидать: теперь стражи патрулировали не только границу с Фирной, отдельные отряды выделялись и для охраны селения, чтобы ни один злонамеренный чужак больше не прошел к источнику.

И были б еще стражи незнакомые — могли бы задержать как подозрительную личность, привести к начальству на допрос. Глядишь, и отвлеклась бы. Так нет же — все уже Дин в лицо знали, улыбались приветливо, здоровались. И шли дальше. Служба потому что, болтать некогда.

Когда стражи скрылись и вида, стало совсем тоскливо — будто и не одиночества Дин искала, а наоборот — общества. Или просто, как часто в последнее время, сама не знала, чего хочет. Побродила, конечно, еще немного, но без особого удовольствия, просто не хотелось слишком быстро возвращаться.

А когда на обратном пути проходила мимо источника, Тина на берегу уже не было.

Тин

Тин не без труда заставил себя задержаться у источника — не стоило навязывать свое общество Дину, который явно желал побыть наедине с собой. Тем более, что в полном одиночестве ему остаться не грозило: усиленные патрули регулярно обходили округу, и казалось, что они вездесущи, невозможно было ступить и шагу, чтобы не столкнуться с воинами. Оставалось надеяться, что они окажутся достаточно деликатными, чтобы не навязывать Дину своего общества.

Ну и потом… Тину самому стоило побыть немного в одиночестве и поразмыслить. До сих пор у него не было на это ни времени, ни сил. Мысли мелькали, конечно, куда ж без них, но выстроить какую-то цельную картину собственной жизни — не будущей, нет, но настоящей — у Тина никак не получалось.

Он пытался разобраться в себе: сколько в его привязанности к Дину было его собственного чувства, выросшего из приязни и благодарности, а сколько — наведенного неким странным существом, чтобы он без лишних раздумий отправился в далекий опасный путь. Но отделить свое от чужого в собственной душе не получалось. Во-первых, за время путешествия Дин успел по-настоящему прорасти там, в душе, корнями, а во-вторых, стоило задуматься, и Тин понял, что не видит большого смысла в этих попытках — с чего бы все ни начиналось, значение имеет только то, что происходит между ними здесь и сейчас. А сейчас это уже настоящая дружба, от такой не отказываются.

И почему-то сейчас он был совершенно спокоен за свою супругу, как будто между ним и Лесным, кем бы тот ни был, существует некая негласная договоренность, сделка: пока Тин здесь присматривает за мальчишкой, его жена тоже под присмотром… может быть, самого Лесного.

Но главное, что не давало ему покоя, это мысль о возвращении домой… без Дина. Дверь, через которую мальчишке предстоит уйти, Тин представлял себе по-разному, но, вне зависимости от картинки в воображении, сердце сжималось всякий раз, когда эта придуманная дверь захлопывалась, отделяя его от друга. Этой чудовищной несправедливости, неправильности даже названия не было. Но и изменить что-либо Тин был не в состоянии — разве только втайне мечтать, чтобы эта дверь не отворилась. И в то же время Тин точно знал, что ничего не сделает, чтобы помешать другу уйти… как бы ему этого ни хотелось. Проводит — и вернется домой, залечивать душевную рану, искать жену и путь к ее сердцу. И способ преодолеть проклятие.

От раздумий его отвлек знакомый голос:

— Поговорить бы…

Селех. Как подошел — непонятно. Здешние воины владели искусством двигаться плавно и неслышно, они то водой перетекали с места на место, то переступали мягкими звериными лапами. Или просто тенями возникали за спиной, и пока голос не подадут — не догадаешься об их присутствии. Как сейчас.

Тин принял сидячее положение и жестом предложил воину присесть рядом. Однако Селех отрицательно покачал головой:

— Не здесь. Разговор серьезный. Пойдем лучше в общинный дом — там сейчас никого, нам не помешают.

В общинном доме действительно оказалось пусто. Селех не спешил: вскипятил воды, поставил перед Тином кружку травяного отвара, уселся напротив и только тогда заговорил:

— Я знаю, что вы хотели идти прямым путем к озеру… Но я хотел бы попросить… мы все хотели бы… То, что произошло — страшно. Мы никогда не слышали о такой магии — смертной магии.

— Мне тоже никогда не приходилось слышать о подобном. Нас учили в академии, что при смерти человека и животного в пространство выделяется некоторое количество энергии — некроэнергии. Да что там слышали, всякий маг способен ощутить эманации смерти, особенно насильственной, если она происходит поблизости. Но никто никогда не говорил нам, что с помощью этой энергии можно творить магические действа.

— И все же… У нас тут мало магов, а которые есть — слабы. Что они умеют — это придавать силу зельям и эликсирам, да еще по мелочи. Образования единого нет, если только кто к старшему магу в ученики попадет. Вот и получается, что самим нам никак не разобраться…

— И? — подбодрил собеседника Тин.

— Мы послали весточку в столицу. Ответа пока не получили, но скорее всего князь пожелает увидеть вас.

— Зачем? — удивился Тин.

— Чтобы выяснить, что именно вы видели. Чтобы просить помощи у Велеинса, если князь сочтет это необходимым.

— Гм… Конечно, я происхожу из влиятельной семьи, но… я ведь не дипломат, у меня нет никаких полномочий выступать от лица королевства.

— В Талвое нет официального представительства Велеинса. Да и вообще, наверно, никого из вашей страны, кроме тебя и твоего друга. Но передать просьбу о помощи — возможно, не сразу, но когда вы сделаете ваши дела и вернетесь, — в этом ведь нет ничего сложного, правда?

— Да, я мог бы… — он не стал уточнять, что мог бы связаться с родней не по возвращении на родину, а прямо из Талвоя.