Встречи на Сретенке

– Говори уж, Володька, - с грустной усмешкой сказала Тоня.

– Что говорить?
– потянулся он к папиросам.

Тоня снова прошлась по комнате. Володька молчал. Он не умел врать и знал, что, если начнет, Тоня, безусловно, увидит и поймет его вранье. А сказать правду? Нет, это невозможно! Он потеряет ее! Что же делать? Тоня продолжала ходить по комнате, и стук каблуков не давал ему сосредоточиться. Наконец она остановилась около него, положила руку ему на голову.

– Ладно...

Он схватил ее руку и прижал к лицу. Рука пахла какими-то незнакомыми духами. Она отняла руку и села.

– Что собираешься делать?

– Ты об институте?
– обрадовался он смене темы.

– Переведусь из архитектурного куда-нибудь.

– Бросишь наш институт?!

– Ты же видишь, - протянул он искалеченную руку.

– Научишься левой.

– Когда это будет? Я и пишу-то еще как курица лапой. Нет, переведусь.

– Выходит, ты...

Он перебил ее, сказав, что ничего "не выходит", а просто ему стал неинтересен архитектурный и что вообще он как-то не может задумываться о будущем, будь что будет... Она выслушала его внимательно и после недолгого молчания спросила:

– А сейчас что?

– Ничего... Шатаюсь по Москве. Иногда встречаю своих ребят...

– И это все?

– Что мне еще делать?
– с некоторым вызовом буркнул он.

Тоня посмотрела на него и покачала головой.

– Что-то случилось с тобой, Володька... Да, случилось, - задумчиво сказала она, не отводя от него взгляда.

В коридоре зазвонил телефон, и Тоня вышла. Володьке был слышен разговор, хотя он и не очень прислушивался.

– Нет, сегодня не могу, - говорила Тоня.
– Завтра? Тоже не знаю. Нет, почему же? Просто мне надо решить некоторые вопросы... Какие?.. Ну, об этом вам не обязательно знать, - рассмеялась она.

Володька слушал обрывки ничего не значащего вроде разговора и вдруг почувствовал себя очень далеко от Тони, от этой большой, хорошо обставленной квартиры, в которой идет совсем другая, не похожая на его и чужая ему жизнь. И даже запах духов и сигаретного дымка, стоявший в комнате, показался чужим и неприятным.

Когда Тоня возвратилась, он спросил с натянутой улыбкой, грубовато:

– С кем это ты?..
– хотел добавить "трепалась", но удержался.

– С одним знакомым, - вскользь бросила Тоня.

– И много появилось у тебя знакомых за это время?

– А у тебя?
– не задумавшись, отрезала она.

– Какие у меня знакомые...
– он усмехнулся.
– Наверное, с каким-нибудь адъютантиком своего фатера болтала?

– Нет, - спокойно ответила она и взяла сигарету.

Он смотрел на нее, нарядно одетую, холеную, на ее тонкую шею с висящим на золотой цепочке кулоном, на длинные наманикюренные пальцы, небрежно держащие сигарету, и все больше ощущал ее отдаленность от себя - такого еще неустроенного, с неопределенным будущим, в чем-то даже убогого, занимающегося сейчас нечистым делом и на эти денежки шикнувшего коробкой шоколадных конфет, на которые она и внимания не обратила. И это ощущение было так остро и горько, что он почти непроизвольно поднялся, шагнул к выходу, потом остановился, глухо сказав:

– Я пойду, Тоня...

Она удивленно уставилась на него.

– Что это вдруг?

– Зачем я тебе такой?
– вырвалось у него.

– Нет, милый, я тебя не отпущу так, - заступила она ему дорогу.
– "Зачем я тебе такой?" Ты казанского сироту из себя не строй.

Он обошел Тоню, но она опять встала перед ним. Тогда он отстранил ее и быстро вышел из комнаты. Открыв входную дверь, выскочил на лестницу и побежал. На миг обернувшись, увидел Тоню, стоящую у двери. Сейчас окликнет, подумал, но она этого не сделала. Выбежав на улицу, Володька побрел по Пироговке, но почему-то не в ту сторону - не к Садовой, куда ему было нужно, а к Ново-Девичьему и очнулся лишь у самого монастыря. Постояв минутку, он закурил и пошел обратно.

Поначалу ему захотелось позвонить Майке. Вспомнились ее слова: звони, когда будет плохо. Но потом подумал, что не поможет ему сейчас благополучная Майка, а если расскажет ей о Тоне, возможно, обрадуется, что все так получилось... А что, собственно говоря, получилось, задал он себе вопрос. Но сразу отбросил - ему не хотелось ни о чем думать, потому что он уже понимал, что в чем-то виноват сам... Нет, Майке звонить он не будет. Ему нужен сейчас кто-то другой. И, уже сидя в троллейбусе, он знал, что едет на Колхозную к Леле...

Он ввалился с оттопыренными карманами, наполненными опять в том же магазине, и с бутылкой водки.

– Мне Лелю, - хрипло сказал он открывшей ему дверь сухонькой старушке с тонким лицом.
– Она дома?

– Кажется... дома, - неуверенно произнесла та.
– Вы подождите, я узнаю.

Володька остался стоять у двери и краем уха слышал какие-то шептания, а потом громкий голос Лели:

– Какой еще военный? Не жду я никого!

Потом она вышла, удивленно взглянула на него.

– Это ты... Чего это решил зайти?
– спросила не очень-то любезно.

– Так... Захотелось тебя увидеть.

– Ну, раз захотелось, проходи. Мать уже решила, не мой ли приперся, разволновалась... Я-то знаю, не придет, а она все надеется.

Володька прошел в маленькую, забитую вещами комнату.

– Это Володя из нашей школы, - представила его Леля матери и пригласила сесть.

– Погоди, возьми все это.

– Ба, да ты с гостинцами!
– удивилась она, забирая у него свертки. Шикуете, товарищ лейтенант.

Лелина мать сразу засуетилась, стала собирать какие-то сумки, бормоча, что ей надо в магазин, и вскоре исчезла. Володька сел на продавленный, покрытый облезшим ковром диван. Леля села напротив и спросила:

– Зачем пришел?

– Поговорить с тобой хочу...

– Давай поговорим, раз пришел...
– и посмотрела на Володьку.
– Случилось у тебя что?

– Так, ерунда...

– Случилось, - и, еще раз скользнув взглядом по его лицу, поднялась, стала накрывать на стол.

– Старая у тебя мать, - сказал Володька.

– Да, поздновато меня родила... Без меня ей бы войну не пережить. Когда под Москвой служила, посылки часто с кем-нибудь посылала. Так самое тяжелое время она и просуществовала. Ну, давай, - подняла стакан, стукнула о Володькин и лихо выпила.
– Чего смотришь? Пью по-мужицки?

– Да нет...

– Знаю, погрубела... Что ж делать, надо было подстраиваться. Пришла-то цыпочкой, недотрогой, от каждого матерного слова уши затыкала, морщилась, краснела, потом вижу - такой здесь не приживешься. Теперь могу любого мужика так послать, что обалдеет. И не отвыкну никак, вошла, так сказать, в образ, она усмехнулась.
– Помнишь, за мной Генка из вашего класса ухлестывал? Втюрен был по уши, записками любовными завалил.

– Помню, конечно.

– Так вот, встретились с ним. Он еще в сорок четвертом по чистой вышел... Ну, шла я на встречу с какой-то надеждой, сердечко трепыхалось - а вдруг? Он мне в школе тоже нравился. А как увидел меня, так в лице изменился... Понимаешь, разочарования скрыть не смог. Я вижу, такое дело, сматываться надо поскорее. И убежала.
– Она задумалась, провела рукой по щеке.
– Неужели, Володька, я и вправду такой лахудрой стала? А?