Второгодка. Книга 3. Ученье свет

Сказав это, мама обернулась в сторону кухни. И в это время моя тревожная мышь будто с катушек слетела. Она принялась рыть своими железными когтями, изо всех сил пытаясь процарапать выход наружу. В ушах раздался стук. И это были не какие-нибудь серебряные молоточки, загрохотала промышленная наковальня.

Из кухни тихой и неслышной, крадущейся походкой вышел Раждайкин.

— Здравствуй, Сергей, — улыбнулся он. — А я вот к тебе… Минут двадцать, как пришёл.

Сука! Вот сука! Я едва сдержался, чтобы не броситься на него.

— Ты только ушёл, а к тебе вот Альберт Маратович пожаловал. Он из МВД. Говорит, что таких ребят, как ты, давно не видел.

— Это точно, — елейно улыбнулся Раждайкин.

Было ощущение, что это не он, а его брат-близнец, которого воспитывала не улица, не бандитские разборки и не ментовской беспредел, а богатый и добрый индийский раджа, любивший всех, включая птичек и насекомых, не говоря уже о бедняках из касты неприкасаемых.

— Ну, давай, проходи, мы как раз чай пьём. Альберт Маратович торт принёс.

— Не отравленный? — спросил я.

Мама недоумённо моргнула, а Раждайкин весело засмеялся. Почти как красавица Лиля на вчерашней вечеринке, только голос у него был потолще.

— Чувство юмора — это хорошо, — сказал он. — А хорошее чувство юмора — ещё лучше. Настоящий ментовской юморок. Я буду очень и очень расстроен, если, закончив школу, ты не пойдёшь по юридической стезе.

— Пойду, — улыбнулся я. — Закончить бы только эту школу. Вы бы знали, Альберт Маратович, как современным детям трудно учиться. Камеры слежения, досмотры, недоверие, полицейские методы. Не то, что в ваше время.

Он опять засмеялся. Я зашёл на кухню, мама налила чай.

— Альберт Маратович хотел с тобой переговорить с глазу на глаз. Поэтому вы тут оставайтесь, а я пойду к себе, не буду вам мешать.

— Спасибо, Тамара Алексеевна, — кротко поблагодарил Раждайкин.

Мама вышла, а он ложечкой отделил кусочек торта, отправил в рот и запил чаем.

— Манговый чизкейк. Угощайся, обалденная штука. Видишь, я сам ем и не отравился ещё.

— Вы, оказывается, очень приятный человек, Альберт Маратович, — сказал я. — Но если бы меня раньше кто-то спросил, я бы ни за что не дал вам такой характеристики. Может, у вас просто велосипеда не было?

— Да, — скривился он и помрачнел. Взгляд его стал более знакомым, и он снова стал напоминать того Раждайкина, которого я знал до сих пор.

— И что же вас привело ко мне домой? Полагаю, неразрешённый вопрос?

Он покачал головой и отправил в рот ещё кусочек мангового чизкейка.

— Видишь ли, мой шеф, — начал он, — прямо меня достал и, честно говоря, это уже предел.

Он сделал глоток чая. Шумно проглотил и кивнул. Кадык совершил движение вверх-вниз, а ложечка звякнула по блюдцу.

— Суть в чём, я не буду тут пускать розовые пузыри и сладкие сопли или как там это всё называется. Суть в том, что он вызвал меня и сказал — разберись и найди эти бумажки любой ценой. Ещё сказал, мол, есть такой гусь лапчатый Серёжа Краснов, и что-то он, похоже, знает и интересуется странной для его возраста темой. Возьми его в оборот, делай что хочешь и добейся, чтобы бумажки были у меня.

Он снова взял ложечку и закинул в рот ещё немного мангового чизкейка.

— Я, как тебе известно, работал довольно эффективно, и ты был уже у меня в руках и на крючке, основательно подвешен и уже сидел практически в карцере.

Он чуть понизил голос и быстро взглянул на дверь, проверяя, не слышит ли мама.

— Я мог резать тебя на кусочки, мог делать с тобой всё, что заблагорассудится до тех пор, пока бы ты не сознался.

— А потом?

— Потом? Когда я бы получил, что мне надо, думаю, отпустил бы тебя. Состряпали бы какую-нибудь легенду. Думаешь, ты бы доказал, что тебя пытал офицер МВД, приближённый к начальнику? Херня, никто бы не поверил.

— Ага, просто стал бы инвалидом.

Он беспечно махнул рукой, мол, о чём ты говоришь, дружище.

— Получил бы пенсию. Шучу. Но потом разразился этот шухер с похищением. Да, я погорячился, конечно, дал маху, но просто ситуация так сложилась. Если бы не я, тебя увезли бы те цыгане. И, скорее всего, совершенно по другому вопросу. И совсем не факт, что ты бы вернулся из той поездки в состоянии отвечать на мои вопросы.

— Прямо сочувствую вам, — усмехнулся я.

В театре бы Раждайкин точно не пропал. С такими-то талантами…

— Да ладно, чё? Говорю как есть, без обиняков. А теперь видите ли, он на меня всех же собак и вешает. Типа это я допустил шухер, разлетевшийся по федеральным каналам. Его склоняют уже третий день и шпилят во все дыры. Но естественно не все каналы, а только те, которые поддерживаются его недругами.

— Любопытно, любопытно, — сказал я. — И зачем вы мне это говорите?

— А говорю я это тебе, — ответил он. — Затем, что мой шеф решил сменить тактику. Кнут поменять на пряник. И он сказал типа, пойди и извинись. Скажи, что тебя не так поняли. А как там понимать-то было? То есть, пойди и выставь себя идиотом. Поэтому я здесь. Но говорю я то, что считаю нужным, а не то, что он мне велел.

— То есть это что, бунт на корабле? — спросил я.

— Смысл в том, чтобы тебя отвлечь и успокоить. Как бы. Это всё было по моей вине, это всё я придумал, я всё сделал, я злодей. Ну вот, Сергей, в общем, прощения просим.

— А смысл? — переспросил я.

— Смысл? — он улыбнулся. — В том, что теперь он тебя будет другой рукой обхаживать. Понял, что силой без проблем не получится, теперь будет с тобой дружить. Вроде как плохой и хороший полицейский. Скоро пригласит тебя в гости через своего сынка.

— Забавно, — хмыкнул я.

— Да, забавно, — согласился он. — А ещё… ну это уже от меня, этого он мне не говорил, но просто я знаю, что он перетёр с руководством следкома, чтобы тебя за Харитона не дёргали.

— Как не дёргали, мне уже повестка пришла, — возразил я.

— Ну, повестка пришла, значит сходи, — пожал он плечами. — А то штраф влупят или пришлют бригаду жандармов. Иди спокойно, там всё на мази, Щегол договорился, будешь чист перед законом.

— А ваш-то какой интерес? — спросил я. — Вы-то, если вас так корёжит от этого поручения, зачем пришли? Торт вот купили.

— Торт, кстати, это я от себя, — сказал он. — Такого приказа не было. Пришёл, потому что он заставил. А говорю, что хочу. Потому что задолбало. Я понимаю, он тобой играет, сыном своим, другими пешками. Но мной играть нельзя. Я не шнырь какой-нибудь. Я про него такое знаю… А это мелкая пакость. Хочу, чтобы ты знал, что он за чмо.