Второгодка. Книга 3. Ученье свет

— Я ни с кем не кручу. И я тебе сказал, что Глотова моя.

— Да иди ты в пень, Крас! С хера ли она твоя? Она мне намекнула, что даст сегодня.

У меня в голове граната рванула.

— Ты чё, охерел? — толкнул я его в грудь. — Ты дебил! Ей пятнадцать лет!

Рожков влетел спиной в холодильник и вмиг рассвирепел.

— Толкнёшь ещё раз, — процедил он сквозь зубы, — и тебе писец. Ты понял меня? Я тебе не Мэт. Я тебя урою тут на глазах у твоих сосок.

— Не уроешь, — усмехнулся я. — Не дорос ещё на батю зубы скалить. Илья, я серьёзно. Я тебя предупредил. Настя со мной. Ещё раз её за жопу схватишь — пожалеешь. Конкретно, сука, пожалеешь.

— Илья, ну ты где? — появилась вдруг Настя и посмотрела на меня. — Ты чё, пропал? Шампанское кончилось, что ли?

— Сейчас, сейчас, — ухмыльнулся он. — Только Красу объясню, что к чему, и приду. Одну секунду.

Она развернулась и вышла.

— Усёк? — ответил Рожков и рванул с кухни.

Сучонок. Козёл. Сатир похотливый.

— Ну и чё ты? — раздался сзади голос Алисы.

Я обернулся.

— Норм. А ты как?

— Да тоже нормально. А ты-то, смотрю, на эту расфуфыренную сучку повёлся?

— Ты про кого сейчас? Про Лилечку мою?

— Ага.

Я засмеялся. Кошмар с этими девками.

— Алис, ты чего злишься?

— Да сука она, — отрезала Алиса.

— Возможно, — пожал я плечами. — Да мы, вроде просто потанцевали, и всё.

— Видела я, как ты на неё смотрел.

— Ну прости, мамочка, — засмеялся я.

— Пойдём! Теперь со мной будешь танцевать.

Я помотал головой и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ну ладно. Айда. Потанцую с тобой.

Она не отходила от меня весь вечер, а ещё месяц назад шарахалась, как от огня. Чудеса. Наконец, воспользовавшись тем, что она отвлеклась на каких-то парней из модельного агентства, я подошёл к Насте. Она как раз вышла в холл, подошла к зеркалу и начала поправлять платье — или футболку, я не знаю. Что-то чумовое, блестящее и невообразимо дикое.

— Настя, пойдём домой. Уже времени дофига.

— Ну, тебе дофига, ты и иди, — сказала она, не глядя на меня.

— Ну нет, пойдём вместе, — кивнул я.

— Вместе, да не с тобой. Меня Рожков проводит.

Рожков тебя проводит, как же, прямо на свой рожок. Вслух я этого не сказал, конечно.

— Вместе пришли — вместе и уйдём. А дальше ты уж сама решай, трахаться тебе с Рожковым или нет. Но точно не сегодня.

— Что?! — она вспыхнула, моментально покраснела и резко обернулась ко мне.

— Что слышала. Собирайся, мы уходим.

— Ты… ты… ты… — лицо её сделалось возмущённым, она вдохнула и начала заикаться, не зная, как реагировать на такую наглость.

— Ты чё прицепился к девчонке? — процедил Рожков, подойдя вальяжной походкой.

— Прицепился к девочке ты, — ответил я и глянул на него, не скрывая бурливших чувств. — Как сраный репей.

— Ну, это не твоя девушка, так что тебя это вообще не должно интересовать. Пошли, Настя.

— Ты что ли будешь мне говорить, чем мне интересоваться? — едва сдерживаясь прохрипел я. — Это моя девушка. Точка. Отвали! Увижу тебя рядом с ней — хоботок оборву. Ты меня понял?

— Чё ты сказал?!

— О, Крас, опять кипишует? — подошёл к нам Князь.

— Так, мальчики, мальчики, — защебетала и хозяйка Софа. — Серёжа сегодня такой воинственный. Ну всё, всё, хватит. Больше не будем устраивать гладиаторские бои. А то на вас мебели не напасёшься.

— Досвидос, — кивнул я Рожкову.

Тот, играя желваками, отошёл в сторону.

— Собирайся, — мрачно бросил я Насте.

Домой мы шли молча. Было холодно, но сухо. Жёлтые фонари делали пыльный и уже готовый к зиме город волшебным, таинственным, а для кого-то, наверное, и романтичным.

— Ну как тебе, понравилась вечеринка? — спросил я у Насти, когда мы подходили к дому.

Она долго молчала, прежде чем ответить. Потом повернулась ко мне и выдала:

— Да всё бы ничего, но у кого-то, кажется, глаза от баб разбежались.

* * *

Утром Настя за мной не зашла. Я позвонил — она не ответила. Детские обиды, девичьи обиды, женские обиды… Преодолевать их было довольно сложно.

Приготовив завтрак себе и маме, а потом позавтракав и выпив кофе, я отправился на занятия. Пришёл чуть позже — до последнего давал Насте шанс одуматься. Но она не одумалась, и в школу я двинул один.

Зашёл уже после звонка, но народ ещё тусовался. Проходя мимо раздевалки, я заметил двух одиннадцатиклассников. Один из них вчера был на вечеринке у Софии. Они ржали, стоя в раздевалке, глядели вниз. А внизу, обхватив колени и понурив голову, сидела девчонка.

— Давай-давай, поднимайся, жердь, — глумливо бросил один, грубо схватил её за руку и потащил вверх.

Она послушно встала. Молча и с опущенной головой, стояла перед ними — тощая, худая. Блин. Это была Грошева. Из моего класса.

— Как ты можешь быть такой скелетиной? Ну-ка, у тебя жопа-то есть вообще? Откуда у тебя эти палочки торчат?

Пацаны заржали и один из них резко задрал ей юбку. Девчонка дёрнулась, попыталась отбить его руку, но силы были явно не равны. Тогда она просто опустила голову ещё ниже. А они стояли, рассматривали её задницу и хохотали.

— Не, ну в натуре, такие тощие не…

— Вам заняться нечем? — оборвал я его.

— О, ещё один инвалид, — ответил он.

— Отошли от девочки!

Тот, который вчера был на вечеринке, толкнул одноклассника локтем.

— Иди своей дорогой, жертва похищения в натуре, — заржал его приятель. — Две жертвы и обе аборта.

— Ладно, ладно, хорош, — похлопал второй чувак по плечу своего товарища. — Всё, пошли.

— Ты чё, этого чмошника зассал? — ухмыльнулся тот. — Ну-ка, ты, дистрофичка, покажи сиськи.

Он протянул руку и схватил её за грудь. Девчонка дёрнулась, отшатнулась, прижалась к решётке.

Гнев — отвратительное чувство. Сто раз говорил себе: голова должна быть холодной. Сердце горячим, а голова холодной. Но закипело у меня и сердце, и мозг. Я влетел в раздевалку, хотя видел охранника, идущего со стороны столовой. Надо было просто подозвать его и потребовать, чтобы он разобрался.

Но что уж поделать. Я влетел и отвесил этому уроду такой пендаль под зад, что он не устоял на ногах и упал на пол. Но тут же вскочил и в ярости бросился на меня. Я не собирался сшибать его — хотел просто дать пощёчину.

Хлобысь!

Голова отлетела, а щека моментально покраснела и на ней остался белый след от моей пятерни. Я схватил его за руку, завернул даже не до хруста и потребовал, чтобы он извинился.

— Извинись, сука.

— Отпусти, — завизжал он. — Отпусти, ты мне руку сломаешь.