Выбор варвара

Он потирает руки и повторяет одно слово, пристально глядя на меня.

— Фазанг? — О. Моя пара пытается что-то сказать мне. Я улыбаюсь ему и терпеливо слушаю, но меня больше завораживают рисунки, покрывающие одну сторону его лица. Они не сдвинулись с места, и на ощупь они не были влажными, когда я к ним прикоснулась. Это почти так, как если бы они постоянно находились на коже. Разве это не очаровательно? Интересно, как он это сделал и как у него такие блестящие и серебристые рога? Он снова потирает руки и повторяет это слово. — Фазанг?

Он спрашивает, холодно ли мне? Я смеюсь, потому что идея такая забавная.

— С чего бы мне мерзнуть? Сегодня прекрасный день.

Выражение его лица меняется. Разочарование исчезает с его лица, и намек на улыбку приподнимает уголки его жесткого рта.

— Фазанг ла? — Он снова потирает руки, а затем касается моей руки, слегка покачивая головой.

Я решаю, что мне нравится его улыбка. Он кажется таким нерешительным, и я хочу заставить его улыбаться еще чаще. На самом деле, я хочу снова прижаться своим ртом к его рту и попробовать еще раз совокупиться губами.

— Ты хочешь спариться здесь или хочешь вернуться в мою пещеру? — Я указываю на далекие холмы. Неподалеку есть пещера охотника, полная мехов и припасов. — Мы будем там одни.

— Фазанг ла? — говорит он снова.

Мы все еще говорим об этом? Я хочу снова увидеть его улыбку. Я хочу его прикосновений. Поэтому я беру его руку в свою и замечаю странную перчатку, которую он носит. На ощупь это похоже на тонкую, скользкую кожу. Я тяну за нее, чтобы снять перчатку.

Он отдергивает руку.

Я отступаю, уязвленная.

— Что я сделала?

Он качает головой и говорит что-то новое, что-то непохожее, а затем протягивает мне другую руку. Странно. Я снова прикасаюсь к перчатке, и он кивает, показывая, что я могу продолжать. Все в порядке. Я снимаю перчатку и замечаю, что его странные отметины на лице продолжаются и здесь, на коже.

— Так красиво, — выдыхаю я, обводя завитки и темные линии. — Что это значит? — спрашиваю я.

Он ничего не говорит, и мне жаль, что мы не понимаем друг друга лучше. Мне просто нужно научиться терпению. Я не могу дождаться, когда услышу все те захватывающие вещи, которые он мне расскажет.

Однако на этот раз он не вырывает свою руку из моей хватки, и я улыбаюсь ему, поглаживая его ладонь. Она твердая и мозолистая, как у любого охотника. Ему не так тепло, как мне, но я не возражаю. Он мой. Я беру его руку и кладу ее на свой сосок.

— Пара? Я готова.

Я чувствую, как шок проходит рябью по его телу. Его рот слегка приоткрывается, и он удивленно смотрит на меня, но не убирает руку. Мой кхай поет так громко между нами, и я практически трепещу от этой песни. Я тоже нервничаю. Примет ли он мое предложение или будет бороться против него, как Джо-си поступила с Хэйденом? Мне до боли хочется чувствовать его большие руки повсюду. Я хочу всего, что он может мне предложить, и даже больше.

Его голос очень мягок, когда он снова заговаривает, и он медленно убирает руку.

— На махас тикла ци тканд.

Я не знаю его слов, но когда он снова надевает перчатку, это ощущается как отказ. Горячие слезы наполняют мои глаза.

— Ты… я тебе не нравлюсь? — Как моя пара может отвергнуть меня так быстро? Что-то не так?

Незнакомец качает головой, произнося еще несколько резких слов, и смахивает слезы с моей щеки, прежде чем они успевают замерзнуть. Его прикосновение мгновенно успокаивает, и мне хочется прижаться к нему и почувствовать, каково это, когда его руки обнимают меня. Мне всегда было интересно, каково это — находить отклик в ком-то, но я никогда не думала, что это будет так ошеломляюще и так быстро.

Вдалеке раздается знакомое блеяние. Чом-пи возвращается. Я отстраняюсь от незнакомца и оборачиваюсь. Мой толстый двисти стоит неподалеку, скачет галопом вперед и разбрызгивает снег в той забавной, кошачьей, нетерпеливой манере, которую он делает, чтобы рассмешить меня.

Моя пара хватает меня за руку, заталкивая себе за спину, и выкрикивает какое-то слово.

— Скаваш!

— Это мой питомец, — говорю я ему, похлопывая по плечу, в то время как он достает что-то из-за пояса.

Я не знаю, что он делает, пока его рука не двигается, а затем раздается шипящий звук. Что-то вспыхивает. Чом-пи вскрикивает от боли и падает на землю.

— Нет! Чом-пи! — кричу я, бросаясь вперед. Самец пытается удержать меня, но я отталкиваю его руки и бросаюсь вперед к своему питомцу. Мой бедный, милый Чом-пи. Все, что он хотел сделать, это поприветствовать меня. Я падаю на колени рядом с ним. Он хрипит, кровь проливается на снег. От запаха обугленной шерсти и жаренного мяса меня тошнит, как и от выражения боли и страха в его прозрачных голубых глазах. Я нежно глажу его по носу. — Все будет хорошо, — шепчу я ему. — Я здесь.

Глава 3

МЁРДОК

Черт возьми, кажется, я только что пристрелил ее питомца.

Я убираю свой бластер, засовывая его обратно в кобуру, в то время как странная, почти обнаженная женщина рыдает над мохнатым травоядным. Мне противно, что я слишком остро отреагировал. Теперь, когда у меня есть возможность перевести дух, я понимаю, что это четвероногое травоядное, лохматое, уродливое, но безвредное. Я просто увидел, как он несется к нам, и отреагировал как солдат.

Но я больше не солдат. Черт.

Женщина рыдает над своим питомцем, поглаживая его по носу, пока существо испускает последние вздохи. Повсюду кровь, и у меня ужасное, кошмарное ощущение, что я все испортил, очень сильно. Мне не следовало стрелять. Эта странная, дикая девушка явно любит свое животное, и она хотела быть моим другом.

Я думаю о выражении ее лица, когда она положила мою руку себе на грудь, полном нужды и страстного желания. Да, она хотела быть гораздо большим, чем просто друзьями. И теперь мой член болит в штанах, и мое сердце болит, потому что я только что убил то, что она любила, из-за непроизвольной реакции. Мне нужно это исправить, но как? Я подхожу ближе, протискиваясь вперед. Существо не встает. Его голова лежит у нее на коленях, и он неглубоко дышит, издавая тихие звуки боли, пока она плачет над ним. Ему прострелили живот, и, хотя у него сильное кровотечение, он умирает не очень быстро.

Пыхтит ужасно.

Если бы здесь был только я, а он был вражеским солдатом, я бы выстрелил ему еще раз в голову, чтобы облегчить его страдания. Но я не думаю, что странной, красивой женщине это понравилось бы. Ни в малейшей степени. Итак… что делать?

Я полон раскаяния. Не то чтобы я застрелил это существо — потому что любой солдат без колебаний уложил бы атакующее животное, — но он явно что-то значит для нее, и я уничтожил это. Она бросает взгляд в мою сторону, и ее лицо мокрое от слез. Она выплевывает в меня слова, и мне не нужно говорить на ее языке, чтобы понять, что она говорит.