Выдумщик
Шрифт:
И я гордо ухожу. За картошкой. И прихожу в среду.
– Должен огорчить тебя, дорогой! Нет таких бегунков во всем мире. Всюду смотрел. Забирай свою вещь. Снова заходи!
С тем же, видимо, результатом.
– Спасибо, друг!
На выступления сумку беру: вдруг дадут продуктами. Аудиторию не гружу. Короткие сценки, афоризмы.
«Ну, давай – поглядим друг другу в глаза! Но как ни старались – не смогли!»
Молчание в зале. Видимо, не поняли, что я уже начал выступать.
«Нес в сумке альбом Босха. В метро запарился – бросил шапочку в сумку. Открываю сумку дома… шапочки нет! Торопливо перелистываю альбом: кривоногий черт,
Интеллектуалы чуть оживились… Два хлопка.
«Подвижен, как ртуть, и так же ядовит!»
Ноль хлопков. Шаг назад.
«Гостей будет много. И все люди крайне неприятные!»
Это – поняли!
«Почему хахали не выехали?»
Это одобрили. Но по глазам вижу: не поняли. «Не выехали» – когда их гонят или когда их зовут? Заспорили между собой. Ожил зал. Искусство – в массы!
«В ресторане стал отнимать у нее куриную ножку – разыгралась безобразная сцена!»
Мужчины оживились, женщины обиделись. Иногда, кстати, бывает наоборот.
«Вместо кофе с молоком принесли кофе с молотком».
Бывает. Похлопали.
«Оно настало. И всех достало».
Это – объединило весь зал. Единогласно!
«Приехали крали. И деньги украли. Но наши, советские, – все же не брали!»
Зал разделился. Овации – и свист.
«Вагон метро заполнился дымом. Все задыхались. На станции – подышали. И поехали дальше».
В зале переговаривались. Хотелось уже подвигаться.
«Нет, ты не будешь есть икру! Нет – буду! Сам с собой подрался у холодильника!»
Сдержанное одобрение.
«– Когда будешь? – Видимо, к вечеру. В общем – видимо или не видимо, но к вечеру буду».
Одобрили. Кто-то даже вернулся и сел.
«Водка прозрачная, и стаканы – прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем».
Успех.
«Крякнув, принял душ, гикнув, выпил чашечку кофе».
Ничего так.
«Дай дорыдать! А то ты сразу – банкет?»
Шепот пошел: «А что – фуршет будет?»
«Нага, но строга!»
Несколько женщин вышли. Пора кончать.
«Были бабочки белые, стали желтые. Загорели!»
Потеплело.
«Что такое, ё-моё! Не принять ли мумиё?»
Овации. Медициной интересуются.
И в заключение:
«Пр-роститутка!»
Зал замер в шоке.
«…Статуэтка. Восемнадцатый век. Восемьдесят тысяч евро! Только мы, художники, делаем мир драгоценным!»
Хлопали лишь интеллектуалы, точнее – один.
И – последнее, ударное:
«Нет ключа. Ча-ча-ча!»
Овации.
Шел мимо мастерской Ашота. Зайду – просто так.
И вдруг – праздник! Сбежались! Все!
– Мы так долго ждали! Переживали! Я бегунок твой достал, – сказал Ашот. – А адреса не знаю.
– А вот я!
Он надел бегунок – и молния ожила.
– Теперь молния эта драгоценная! – сказал я. – В ней все лучшее сошлось, что в нас есть! Я горд!
– Так и ходи! – сказал Ашот.
И хожу.
15
Вывесил первый пост про Ашота, получил массу лайков – и понеслось.
Просыпаюсь я теперь от гортанного и очень громкого женского голоса, разговаривающего по-узбекски. Женщина в белом халате и чепчике (у рабочего входа столовой), присев на корточки, говорит по мобильнику так громко, как они, наверно, привыкли в степи. Но не во дворе же старинного дома в центре Петербурга! Я бывал у них в махалле – это пространство, огороженное глинобитными стенами, где живет, как правило, многочисленный клан, а посторонние редко заходят. И уж во всяком случае не мешают хозяевам. Теперь такой махаллей сделался
наш двор – исторический (какие люди здесь жили!)… и кто тут теперь «посторонний»? Я?О, как я любил Ташкент и как мечтал туда приехать! И вдруг они стали приезжать к нам, целыми кланами, но почему-то без улыбок. Хотя и без злости. Мечтал о жарком Ташкенте – и вдруг он ожил под окнами, в моем холодном дворе.
Все же вышел во двор: дела… О которых мы, между прочим, не орем на весь двор, как некоторые! Вежливо (ленинградцы всегда славились вежливостью) обошел огромный живот нашего дворника Кемаля. Он даже не кивнул мне – занят был: властно указывал, где парковаться машинам, роскошным, явно не с нашего двора. Наконец, снисходительно мне кивнул. Его царство! А мне парковать, увы, нечего, интереса не представляю… Неужели будет такая же вражда, как в Европе? Но ведь у них были угнетенные, а у нас братский Союз! В Ташкенте спасся не только отец в голодные двадцатые, но и тетка моя, вырвавшись из блокады! И все превратилось в хлам, в отходы столовой, которые выносят в наш двор, не ведая о том, что здесь Грибоедов ходил и, видимо, Пушкин «Пиковую даму» тут вообразил… носят и носят во двор, переполняя баки, – и даже не интересуются, что было здесь прежде, до них?.. Мрачная рисуется статейка, не в моем стиле.
Я вошел в троллейбус. Может, здесь лучше, чем во дворе? Тут – как везде: молодежь тыкает пальцы в смартфоны, не поднимая голов. И только один, молодой узбек, замахал, позвал – и усадил вместо себя. Да – уступают только они. То ли смартфоны у них отстойные и не утонешь там совсем, с головой… то ли сохранилась еще у них душа и почтение к старшим. Я, поблагодарив, сел… Ну вот, уже что-то вытанцовывается! Нашел бумажку (скользкая театральная программка) и начал писать. То ли бумажка такая скользкая… то ли ручка моя уже исписалась… как и я сам! Чиркаю – а следов не остается. Финиш. И вдруг кто-то тронул меня за плечо. Молодой узбек, уступивший место, теперь протягивал ручку! Вручил мне перо: «Пиши!» Не «Паркер», конечно, – все пальцы его были в чернильных пятнах. Но писатель не должен быть брезглив. Из стерильности ничего не рождается. Я радостно схватил инструмент – и начал писать. Вот теперь – получается! Брякнули двери. Мой узбек выходил. Я протянул ему ручку. «Нет, нет!» – он замахал чернильными пальцами и прижал их к груди. Вручил мне перо. Благословил. «Пиши!»
Это не всегда просто. Часто – не поднимается рука. Вот зачем-то пригласили сюда, в городок на Белое море… Для того чтобы отругать? Честно говоря, ошарашен. Несколько человек клевали в зале носами. Отсыпаться пришли после смены? Или просто им не хватило в гостинице мест? Тогда пусть платят мне деньги для использования моего мероприятия для спанья, как за гостиничный номер. Но главное, что меня потрясло: вышла заведующая на трибуну, в длинном бархатном платье, и буквально отхлестала меня, не поднимая глаз от конспекта, назвав мои книги аморальными, нереальными (слишком оптимистическими), оторванными от жизни. От такой жизни не грех и оторваться. Но поезд только ночью уходит!
– Вы обратно хотели через Москву? Вот билеты. К сожалению, гонорар не предусмотрен. Надеялись на сборы за билеты, но – увы!
– Что значит – «увы»? А за спанье на моем мероприятии не положены разве деньги? Кто эти люди, спавшие в зале?
– Какие люди? – изумилась. – А… эти. Это наши работники. С них денег мы не берем!
– Да, конечно. Брать еще деньги с работников – это нонсенс, согласен. Хорошо бы в гостиницу, на часок…
– К сожалению, нету мест.
Кто так сюда рвется? Глаз… ну просто не может объять пустоту!