Выпуской бал, или "Вашу руку, мадемуазель!"

Нынешним ученицам первых двух-трех классов реже всех приходилось наблюдать ночные посиделки в девичьем крыле, но им, по крайней мере, пересказывали это в легендах. А вот Виола… Для ее строгих понятий о приличиях вольные парижские нравы и так дикость. Куда уж больше! Но упустить новый этап знакомства граф тоже не хотел.

Бесшумно подкравшись к позолоченному ночником окошку, он заглянул сквозь шторы. Девушка могла заснуть над книгой, зачем ее будить? Но нет, она читала, лежа в постели, опираясь на локоть. А отдыхать перед ответственным выступлением кто будет? Граф с трудом оторвал взгляд, любующийся подсвеченным лампой склоненным тонким профилем. Ореховые волосы казались золотыми, кожа стала полупрозрачной, как драгоценный опал. Поли права! Нужны решительные меры!

Отвернувшись, Гиацинт смотрел на звезды и, крепко держась руками за выступы стены, царапал каблуком по камню. Надеясь, что шум заставит ее поднять голову от книжки и тревожно смотреть на окно. Когда занавеска качнется, это не будет неожиданностью.

— Прошу прощения, мадемуазель! Доброй вам ночи! — громким шепотом объявил он свое присутствие, ещё не заглядывая в комнату. — Не бойтесь, это всего лишь я!

— Граф Ориенталь? — от неожиданности и возмущения Виола снова перешла на "вы".

— Нет, призрак Генриха Четвертого! — жизнерадостно возразил Гиацинт, взбираясь на подоконник. Сел боком, так, что ноги оставались на улице. — Говорят, тот ещё был бабник! Не сомневайтесь, мадемуазель, если его покойное величество заявится, я ему не позволю смущать ваш покой! Можно войти?

— Разумеется, нет! — девушка уже сидела на кровати, отложив книжку. Не визжала и не закрывалась легким одеялом. Лиловая шелковая сорочка могла сойти за пляжное платье. — Как вы посмели? Что вы здесь делаете?

— Не поверите, — покачал головой Гиацинт, и только сейчас поставил на подоконник гитару: — Просто проходил мимо. Заглянул к Поли, она сказала, вы давно спите, я возразил, что свет горит… Пришел разбираться. Отчего вы не спите, мадемуазель? Бессонница перед балом? Но это вредно отразится на наших завтрашних танцах. Я вас прошу укрыться потеплей и смежить веки. Могу спеть колыбельную…

— Да вы с ума сошли! Я теперь точно не засну! — "морские" глаза Виолы были настолько широко раскрыты, что море грозило выплеснуть наружу. Гиацинт мягко улыбнулся:

— Надеюсь, у вас очень мало опыта в ночных визитах кавалеров, поэтому вы не знаете, как сладко спится после легкой нервной встряски. Я вам ничем не угрожаю, я даже не в комнате… Если хотите… — он снова легко скользнул за окно, прихватив гитару за ремень. И нарочно присел, чтобы Виола видела только руки, держащиеся за край подоконника. — Надеюсь, так вы чувствуете себя достаточно безопасно?

Она взволнованно вскочила, босиком подбежав к открытому окну. Схватила гостя за руку, боясь падения:

— Как ты там висишь?

— Вообще-то, я стою, — он плавно вырос над подоконником по пояс. — У вас очень удобный карниз. Я готов держаться на нем всю ночь! Но сидеть на окне всё-таки удобнее. Позволите?

Она отдернула руки и отошла. Он снова сел подоконник.

— Ты не должен здесь быть. Это неприлично! — ее хмурое напряжение не спутать с притворством.

— Мне неприлично быть здесь даже днем. Даже не здесь, в соседней комнате. Тебя же почему-то это не смущало.

— Мы были не одни!

— И что это меняет? Кроме возможности говорить абсолютно открыто, без свидетелей.

— Но… — жалобно возразила Виола, всё ещё не желая его обидеть. Граф ответил всерьез:

— Да я-то знаю, почему людей разного пола стараются не оставлять наедине. Даже тех, кто намного младше или старше нас. Без свидетелей, кто помешает и удержит, может возникнуть притяжение, которому трудно сопротивляться. Когда не помнишь ни о каких приличиях, не думаешь о последствиях… Можно не устоять, и очень сожалеть потом. Зная о своей слабости и возможном падении, люди заранее беспокоятся о страховке.

— Так что ж ты!..

— Я вполне отвечаю за свои действия. И если позволяю себе лазить по карнизам без страховки, так ведь не первый раз. У меня хватит сил не переходить эту границу, — он показал спуск с подоконника в комнату. Что тебе грозит? Стоит мне только перекинуть ногу, ты доказала, что мигом будешь возле окна. Можешь толкнуть меня и легко избавишься от опасности. Скорее всего, я не разобьюсь, но ты позовешь охрану, время будет. Я рискую значительно сильнее. И травмами, и репутацией.

67

Другое дело, если ты сама боишься поддаться соблазну, потерять контроль, не устоять и позвать меня поближе. Если не уверена в собственных силах, только скажи, я тут же уйду. Тогда действительно ни к чему смущать тебя.

— Это вызов на поединок? — относительно успокоившись, Виола склонила голову набок, всегдашний признак непокорного интереса.

— Разумеется. Когда ещё выпадет такой случай? Скоро у нас будет достаточно времени разобраться в себе, эмоции остынут и улягутся. Но ты останешься без защиты. Неплохо узнавать как можно раньше, опасен для тебя мужчина, или угрозы с его стороны нет? Этот трюк надо выучить поскорее, пригодится. И не советую повторять такие эксперименты ни с кем! Даже с друзьями детства. Поль милый мальчик, но пока сам себя не знает. Никогда не дразни зверя в клетке, если не знаешь, как разобраться с ним разъяренным и на свободе!

— А как мне знать, что ты..? Вдруг, я засну? — решив проверить его слово, Виола испугалась больше, чем раньше.

— Давай представим худший вариант, тебя он успокоит, — привычно, слишком ровным голосом, заговорил граф. — Если ты не безмозглая жеманница, подключай логику.

Допустим, ты поверила мне, потеряла бдительность и спишь. О том, что чувствуя опасность, ты просто не заснешь, мы умолчим, ведь ты поверила. Но это ложь. Я потихоньку слезу с подоконника, и ты действительно не услышишь. А дальше что?

Подлый мерзавец уже добрался до твоей кровати, но надеюсь, ты всё-таки спишь не крепче спящей красавицы и подскочишь от первого поцелуя. Не уверен, что сможешь сразу закричать и успешно сопротивляться после сна. Я точно сильнее, так что риск поражения велик. Зная тебя, ты можешь ещё и промолчать и не поднять тревогу после. И никому ничего не скажешь завтра. Будешь винить себя и не посмеешь пойти на огласку преступления. Худшая степень бесчестия, когда о нем все знают и шепчутся по углам или смеются в лицо. Допустим.