Высшая мера

–  Кто, тот мужик?

–  Нож.

–  Значит, договорились… Будешь жить у меня. Но никто не должен знать моего адреса и телефона. Никаких подружек, поняла, да?

–  Я вообще-то сообразительная.

–  Буду приезжать за тобой и увозить домой. А утром доставлять сюда. Никаких одиночных прогулок, магазинных пробежек и прочего. Дальше… поживем - увидим.

–  В каком смысле поживем?

Апыхтин некоторое время озадаченно смотрел на Серкову, пытаясь понять вопрос, и наконец до него дошло.

–  Разберемся, - сказал он, смутившись.

–  Разберемся, - женщина произнесла это слово как бы врастяжку - и не соглашаясь, и не отвергая, просто откладывая окончательное решение на будущее.

–  Мне сейчас нужно уйти, - сказал Апыхтин, заметив, что солнце сместилось и уже не было столь обжигающе ярким, что скоро наступит вечер, а ему нужно успеть кое-что сделать.
– Заканчиваешь работу, выходишь из универмага, пересекаешь дорогу и оказываешься в сквере, где мы с тобой лакомились мороженым. Выбираешь столик ближе к центру и ждешь меня. Вопросы есть? Сомнения, колебания?

–  Нет, - улыбнулась Серкова.
– Ничего этого у меня нет.

–  Я могу задержаться, но в любом случае ты дождешься… Договорились?

–  Как я понимаю… Ты можешь хорошо так задержаться, да?

–  По-разному может получиться. Дождешься?

–  Куда деваться.

Апыхтин наклонился к Серковой, хотел было невинно поцеловать ее в щечку, но она неожиданно повернула голову, и он, сам того не желая, наткнулся губами на губы. Что-то в нем содрогнулось, что-то ужаснулось, он не выдержал и, коснувшись на прощание ее руки, поспешил сбежать вниз по ступенькам.

«Ну, ты даешь, мужик», - сказал он про себя, но сожаления, раскаяния не было.

–  Все правильно, все правильно, - бормотал он, пробираясь к выходу.

Его знакомая телефонная будка с неизменно работающим телефоном была так раскалена на солнце, что Апыхтин даже на расстоянии увидел дрожащий над ней воздух, горячие струи, поднимающиеся в серое знойное небо. С содроганием он вошел в будку и, бросив жетон в щель, набрал номер начальника охраны Пакина.

Трубку подняли тут же, видимо, звонка ждали.

–  Алло!
– Это был голос Пакина.

–  Слушаю тебя, Федя!

–  Владимир Николаевич, докладываю! Есть чем записать?

–  Минутку… - Апыхтин только сейчас сообразил, что сведения, которые он заказал Пакину, нужно все-таки записать. Он вынул из кармана ручку, клочок какой-то скомканной квитанции.
– Готов.

–  Хозяина машины зовут Юрий Степанович, да, Вахромеев Юрий Степанович. Записали?

–  Давай дальше.

–  Живет по адресу… Озерная, семнадцать.

–  А квартира?

–  Частный дом. Знаете, где это?

–  Понятия не имею.

–  Конечная остановка седьмого трамвая. Он там разворачивается и идет в обратную сторону, к центру.

–  Семья?

–  Разведен.

–  Чем занимается?

–  Бизнесмен. У него два или три киоска в районе вокзала.

–  Давно в городе?

–  Около года. Дом купил, но еще не расплатился.

–  И не расплатится, - неосторожно обронил Апыхтин.

–  Да, репутация у него еще та, - согласился Пакин.
– Чреватый мужик. Но с деньгами порядок. Есть деньги у мужика.

–  Знаю. Друзья?

–  Такая же шелупонь, как и он сам. Соседи его побаиваются, хотя причин вроде бы нет.

–  Ты говорил с соседями?

–  А что, не надо было?

–  Мы же договорились - только сам, только один… Ну да ладно, это уже не имеет значения.

–  Оплошал, да?

–  Немного есть, но это несмертельно.

–  Хотелось как лучше…

–  Ладно, Федя, проехали. Ты что-то хотел сказать о моих замах? Говори.

–  Разлад у них.

–  В чем именно?

–  Какая-то нервозность, взвинченность… Недовольны они друг другом.

–  По делу недовольны или характерами не сошлись?

–  И то, и другое. Такое ощущение, что их дергает ваше отсутствие. Даже не само отсутствие… Им непонятна ваша задержка.

–  Срываются, слова непочтительные произносят?

–  Бывает и это.

–  Кто же из них самый нервный?

–  Цыкин. Секретарше мозги проел, меня достает - где да где Апыхтин… Вы не поверите - лицом почернел. Мы его почти и не видим… Или весь день из кабинета не выходит, или вообще в банке не появляется.

–  Может, влюбился?

–  Цыкин?!
– поперхнулся Пакин.
– Кто угодно, только не он.

–  По-разному люди влюбляются, - рассудительно заметил Апыхтин.
– Басаргин?

–  Работает. Совещания проводит, клиентуру принимает, разгоны по отделам дает… Я, конечно, извиняюсь, не мое это дело, опять же и нашептывать не хочу.
– Пакин замолчал, ожидая предложения продолжить, но Апыхтин молчал.
– Очень уж ему понравилось в вашем кабинете… Не знаю, согласится ли в свой вернуться.

–  Разберемся, - усмехнулся Апыхтин.
– Что Осецкий?

–  Веселится.

–  Не понял?

–  Говорю же - веселится. Вроде все идет как ему хочется, и нет причин для печали. Носится по этажам, хохочет, всех женщин перецеловал… Тех, конечно, которые того стоят. Аллочку, вашу секретаршу, совсем с ума свел, каждый день с прической появляется, в новых бусах, кольцах, платьях!

–  Ну, - успокаивающе произнес Апыхтин, - он ей всегда нравился, и она, похоже, тревожила его сердце… Пусть.

–  Так-то оно так, - с сомнением проговорил Пакин.
– Да вот что-то и не так.

–  Давай уж, выкладывай.

–  Я, Владимир Николаевич, охранник, старый милицейский служака, а потому взгляд на мир у меня своеобразный. И в уголовном розыске работал, и агентурная работа на мне была, и наблюдением занимался гласным и негласным…

–  Давай, Федя, давай!
– поторопил Апыхтин.

–  Многовато он в приемной толчется, вот что я скажу. Всю жизнь банка контролирует.

–  Но он и должен это делать.