Выученные уроки

Это мои лучшие друзья. Серьезно, эти двое — единственные во всей вселенной, на кого мне не насрать. Мы были лучшими друзьями по-настоящему долгое время, и тут меня словно ударяет, что это все. Мы действительно заканчиваем школу и заканчиваем навсегда. И на этом все.

— Это мой последний шанс, — я проговариваю эти слова тихо и знаю, как жалко они звучат, слетая с моего языка. Но я не могу остановиться. Какие-то раздражающие девчонки крутятся вокруг, пытаясь подслушать, и, когда Брэмптон видит, что я смотрю на них, он разворачивается и велит им убраться.

— Это твой последний гребаный шанс, точно, — говорит он, снова разворачиваясь ко мне. — Ты можешь выбрать любую из долбаных девчонок отсюда. Можешь трахнуть любую из них, а вместо этого стоишь тут и плачешь о девчонке, которая уже дала тебе все, что надо, и велела убираться. Так что будь мужиком, возьми трех или четырех этих девчонок и забудь о Кейт.

— Но я думаю, что люблю ее.

Повисла мертвая тишина после того, как я это сказал. Они оба шокировано смотрят на меня долгое время, прежде чем повернуться друг к другу и покачать головами.

— Он полностью спятил, ты, мудак! — Брэмптон толкнул Эллиота прямо в грудь. — Ты и твой гребаный бладжер!

Эллиот выглядит таким же обалдевшим, как я себя чувствую. Он смотрит на меня с растерянным видом и качает головой в недоумении:

— Серьезно, Джеймс, что не так с твоей головой?

— Нет ничего такого с моей гребаной головой! — у меня появилось ужасное желание поднять руки и начать рвать на себе волосы. — Мне просто нужно это сделать, ясно?

Я не жду, пока они дадут мне разрешение на что-то или поделятся своим мнением. Я знаю, что они назовут меня педиком и скажут, что я полностью свихнулся, но не могу заставить себя об этом волноваться. Я бегу наверх, в спальню, не заботясь о том, кто что скажет или подумает. Кейт вернула карту Мародеров, когда официально бросила меня, вернув все, что я ей давал или оставлял у нее. Ее нетрудно найти, когда я достаю карту из сундука и разворачиваю на кровати. Не так уж много людей в коридорах в это время ночи, и я рад, что она не двигается, а застыла где-то на втором этаже. Я не останавливаюсь, когда снова прохожу через общую гостиную, даже когда Брэмптон и Эллиот зовут меня по имени; я лишь выбегаю в коридор и бегу к лестнице.

Она именно там, где, как я и знал, должна быть, сидит в одиночестве в нише у кабинета истории. Она подтянула к себе колени и сидит, опустив голову на них, и мне не нужно подходить слишком близко, чтобы понять, что она плачет, что я заставил ее плакать. Я хотел бы, чтобы я мог сам себе врезать по лицу, или, по крайней мере, пнуть себя.

— Пожалуйста, не плачь, — тихо сказал я, падая на колени рядом с ней. Она выдыхает и смотрит на меня, она явно не слышала, как я подхожу. На ее щеках следы слез, размазавшаяся ранее тушь теперь течет прямо по лицу. Но даже сейчас она выглядит красивой, и я не могу думать ни о чем, кроме как о том, как ее поцеловать.

— Оставь меня, Джеймс, — говорит она, как, наверное, должно было быть, ровным голосом, но на самом деле он звучит как задушенный. Она трет глаза, пытаясь скрыть слезы, и ее черная тушь еще больше размазывается. Не думаю, что она это понимает.

Я не слушаю ее. Это мой последний шанс.

— Кейт, мне жаль. Прошу, поверь мне. Прости за то, что причинил тебе боль и заставил плакать, и мне жаль, что я самый большой придурок во всем мире.

Она ничего не говорит. Она просто смотрит на меня и качает головой.

— Просто хватит болтать, — выдавливает она.

Мне так плохо, что я готов кричать. Я хочу этого, но не делаю. Я пытаюсь себя контролировать, чтобы сконцентрироваться на своей задаче.

— Я просто хочу, чтобы ты меня простила.

— Я этого не сделаю.

На этот раз мое разочарование берет надо мной верх, и я испускаю громкий рык и сжимаю кулаки.

— Почему ты так усложняешь это?

Она расстреливает меня взглядом и стирает последние слезы. Потом встает и еще раз говорит очень ровным голосом:

— Оставь меня.

Я не делаю этого, и, когда она уходит, я поднимаюсь на ноги и, спотыкаясь, иду за ней. Идти кажется все труднее с каждой секундой, даже просто стоять прямо для меня слишком большая проблема. Но я догоняю ее, прежде чем она доходит до конца коридора, и хватаю за запястье, чтобы остановить.

Она гневно разворачивается и резко дергает руку.

— Отпусти меня! — она говорит это так громко, что я нисколько не удивлюсь, если какой-нибудь учитель придет посмотреть в чем дело. Я реагирую недостаточно быстро, так что, еще раз дернув рукой, она освобождает свое запястье, скрещивает руки и отворачивается, чтобы уйти. Я спешу обогнать ее и перекрыть дорогу.

— Может, пожалуйста, выслушаешь меня? — отчаянно попросил я.

Она выглядит так, будто хочет меня убить, и я спрашиваю себя, сколько осталось времени до того, как она вытащит палочку и швырнет в меня Непростительным.

— Я не хочу слышать ничего, что ты скажешь, — злобно говорит она. — Меня достало тебя слушать.

Я даже не думаю. Я просто смотрю прямо на нее и вдруг выдаю:

— Я люблю тебя.

И тогда она ударила меня. Сильно. Прямо по лицу. И это больно. Очень.

Я смотрю на нее, совершенно пораженный, долгое время. Ее руки снова скрещены, и она смотрит на меня с таким презрением, что я даже не могу его полностью охватить. Мое лицо горит, и, уверен, оно ярко-красного цвета, но каким-то образом это заставило меня четче соображать и стоять прямее. Но все же.

— Ну, не на такую реакцию я надеялся…

Кейт сужает глаза:

— Не смей даже говорить мне это, ты последний и конченный ублюдок!

Она кричит последнее слово, и я абсолютно уверен, что один учитель, или сразу пара, скоро нарисуются здесь. Я сглатываю, ничего не понимая. У меня нет даже шанса открыть рот, потому что она продолжает:

— Ты больше не будешь играть со мной этим дерьмом, Джеймс! Я знаю тебя слишком хорошо и больше на это не куплюсь. Ты не будешь делать это со мной!

— Что я делаю? — я понятия не имею, что я пропустил. Я извинился, сам не знаю за что, и нахрен сказал, что люблю ее. А она ударила меня, и назвала ублюдком, и обвинила, что я пытаюсь играть с ней. Что, черт возьми, это значит?

— Ты не любишь меня!

Моя челюсть отвисла.

— Я ведь только что сказал это, разве нет? Это первый раз, когда я сказал это за всю свою жизнь, ну, разве что с тех пор, как мне было пять лет!

— Ты сказал это только потому, что думаешь, что я хочу это услышать, но я хочу слышать правду!

— И правда в том, что я тебя люблю!

Она закатывает глаза так сильно, что они чуть не исчезают.

— Ты любишь себя, Джеймс. Ты любишь себя больше, чем сможешь когда-либо полюбить кого-то или что-то. Кроме, разве что, квиддича, ведь, как оказалось, это самое важное в твоей жизни!

И тогда меня словно ударило. Вот что ее злит. Я не думал, когда говорил это, и не думаю, что действительно имел это в виду. Разве что, исключая то, что это действительно для меня важно. Но она не понимает этого. Она не может этого понять, потому что она умная, и может делать все, что захочет. Она не будет опираться на имена своих родителей, чтобы получить работу. Я пытался ей это сказать, но она не поняла.