Выжить в Антарктиде

Пат уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась.

– Не плачь, Пат, ты молодец, все будет хорошо. Где Доберкур?

– Не знаю, – к чести француженки, она почти сразу взяла себя в руки и отстранилась. – Найди его, он опасен. И попытайся включить исцеляющий режим. Пожалуйста! Замени Ключ!

Ашор уже приметил распростертое сбоку тело и, оставив Пат приходить в себя, помчался обратно, доставая на ходу бельевую веревку, прихваченную для такой цели из кают-компании. Однако, поискав на шее Доберкура пульс и оттянув веко, чтобы увидеть реакцию зрачка, он не стал его связывать.

– Он жив? – прошелестел сверху голос Патрисии.

– Нет, – ответил Ашор, извлекая из кармана Ключ. – С ним все кончено. Сейчас займусь тобой.

*

Владимир Грач

Было обидно, что его так легко задвинули на периферию. Не объяснили ничего, не доказали ошибочность его мнения. И Юра, и, что хуже всего, Аня не посчитали нужным тратить на него свое время. Спорил бы он с ними? Спорил, конечно. Потому что до сих пор считал Патрисию лживой и изворотливой и не слишком верил в ее неожиданное перерождение. Согласился бы он на предложенный ею план? Никогда! Но все равно, так поступить…

Аня едва не погибла. Ну да, Патрисии и Ашору не оплакивать ее смерть ночами. Сделают приличествующие случаю скорбные лица и будут жить дальше. А для него это не приемлемо. Он не хотел ее потерять. Почему он должен терять, всегда он? Только-только нашлась девушка, которая могла бы стать…

Володя тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Не сейчас! Иначе он станет похож на Пашу-ревнивца.

Он скосил глаза на бегущего рядом работодателя. Хотя, какой уж он, к чертям, работодатель? Все они заняты сейчас одним – выживают в этой чертовой Антарктиде. Когда он вернется, уволится нахрен!

Паша не потерял спортивную форму, дышал легко и не отставал, несмотря на груз за плечами. Грач позавидовал его здоровью. Сколько им бежать – пять минут? Десять? У них имелось лишь приблизительное представление о длине туннеля.

Когда стало понятно, что впереди ход расширяется, но перегорожен старыми вагонами, Грач сделал знак Долгову, и они приостановились. Володя достал нож и сжал его в руке.

– Мне тоже дай, – попросил Паша.

– Умеешь на ножах драться?

– Нет, но с ним как-то спокойнее.

Грач отдал ему второй нож и крадущимися шагами обошел замерший на путях состав. Притаившись между дрезиной и стеной, он обвел открывшееся пространство внимательным взглядом.

– Чисто! За мной!

Он не стал проверять, последовал ли Долгов за ним, как приказано – нацелился прямо на распахнутые ворота, видневшиеся в противоположном конце зала. За ними разливался белый свет…

Встав на пороге, Грач первым делом оценил обстановку.

Доберкур лежит у подножия ступеней, ведущих на возвышение. Руки не связаны, пистолет валяется совсем рядом – вот же Ашор болван! Не ожидал от него…Надо исправить первым делом.

«Бублик» стоит, как и положено, на своей величественной подставке и наверху у него что-то светится – но раз Пат и Ашор не реагируют, это подождет.

Ашор ковыряется в наручниках, надетых на Патрисию – сам справится.

Пат ранена, сильно обгорела и потеряла много крови, краше в гроб кладут – но тут он не помощник…

Все эти соображения отняли у Грача долю секунды. Он бросился к Доберкуру, отшвырнул ногой пистолет, и прикоснулся к шее, ища сонную артерию – пульс отсутствовал. С этим все ясно.

Грач, подобрав трофейное оружие, отстегнул рюкзак и скинул на пол.

– Володя, дай, пожалуйста, дистиллят, он же у тебя, – подал голос Ашор. – И простую воду тоже. Простая даже важней.

Грач достал фляжку и две бутылки с дистиллированной водой и отнес на возвышение. Опасливо покосился на сияющий «бублик».

– Чего он тут?

– Новая программа, – Ашор взял початую бутылку, а другую, привстав, ловко воткнул прямо в разгорающийся раструб на вершине резной пирамиды. Туда же отправилась и фляжка с питьевой водой. – Если я не ошибаюсь, и дай бог, чтобы я не ошибался, сейчас мы все дружно поправим свое здоровье.

– Лечебный комплекс?

– Типа того. В кои веки что-то полезное начинается.

Грач, поджав губы, смотрел на «бублик», о котором так много слышал. И ничего-то в нем особенного. Самая обычная пирамида с воронкой на конце и круглым колечком в месте соединения вершин. Плотный белый свет, исходивший из чрева перевернутой пирамиды, что та «Мишкина каша» в рассказе Носова, переваливался через край пирамидального раструба и стекал по граням широкими потоками. Одновременно он вздымался и вверх, вытягивая во все стороны пульсирующие щупальца, и Грачу подумалось, что сейчас из «бублика» выползет огромный жирный осьминог и наведет шороха.

– Ашор, а можно сказать «горшочек, не вари»?

Ашор, накладывающий на плечо Патрисии марлевую повязку, отвлекся и посмотрел на белое безобразие, залившее постамент.

– Да, многовато будет. Но ничего, зато все заживет, как на собаке.

– Это ты меня имеешь в виду? – слабым голосом откликнулась Пат. – Я собака?

– Нет, ты одна из самых красивых женщин на свете. Не слушай мою нервную болтовню, - Ашор приподнялся и крикнул: - Так, друзья-товарищи, тащите сюда, к подножию все вещи – рюкзаки, продукты, одежду! Будет просто отлично, если все пропитается исцеляющей субстанцией. В углу Доберкур свои пожитки накидал – их тоже сюда. Чем больше всего, тем лучше.

– А оно не вредно? – Грач отступил от тянущегося к нему молочного щупальца, и едва не слетел со ступеньки.

– Даже полезно. Эй, Паша, что стоишь у входа, как не родной? С твоей женой все скоро будет в полном порядке, не переживай и беги к нам! Аттракцион невиданной щедрости долго не продлится, а тебе тоже не помешает от ожога избавиться.

Света было слишком много, он все не кончался, все выползал из «чаши Грааля», в которую превратился конический раструб на вершине «черного солнца». Уже половина зала утонула во всепоглощающем сиянии.

Грач принес объемную сумку Доберкура, в которой что-то перекатывалось с лязгом – не иначе, консервы. Павел уложил на первой ступени свои вещи и сел, запрокинув лицо, на котором блуждала пьяная улыбка.

– Оно поет, кажется, – шептал Долгов, зачарованно оглядываясь. – Честное слово, оно поет!

Володя тоже слышал смутный голос, напевающий нечто на грани восприятия. Но восторга это у него не вызывало. Он не любил свидетельств потустороннего, хоть и признавал мелодию красивой.

– Грааль, – благоговейно выдохнула Патрисия. Она так и оставалась наверху и целиком была окутана серебристым облаком. В ее волосах то и дело вспыхивали ярчайшие искорки, похожие на светлячков.