Выживший. Чистилище

– Ясно... А сколько народу в Ухтпечлаге, не в курсе?

– Несколько тысяч, точнее не скажу. Кого здесь только нет... О представителях великой и многонациональной Страны Советов я и не говорю. Много корейцев и китайцев, некоторые еще на воле успели обрусеть. Есть ассирийцы, уйгуры, тюрки, персы, афганцы... Англичане имеются, итальянцы, испанцы, голландец, француз, даже американец... Есть тут и японец, Исизо Харима зовут. Сам с ним не общался, но видеть видел. Арестовали в 1933 году на 10 лет, в Ухтпечлаг прибыл из Белбалтлага.

– Все, наверное, по 58-й?

– А ты как думал?! Она самая, любимая статья нынешних вертухаев... А кстати, видел памятник Пушкину?

– Это который в центре лагеря?

– Он самый, из кирпича и бетона, в этом году установили к 100-летию роковой дуэли. Его автор тоже тут срок мотает. Мотал, вернее... Авиатор, художник и священник Николай Бруни, с этим я пару раз общался. Рассказывал, что его предок Федор Бруни одним из первых рисовал Пушкина на смертном одре. Видал, какая ирония судьба! Этого же в шпионаже обвинили, якобы сотрудничал с французской разведкой. Между прочим, за памятник Бруни удостоился недельного свидания с женой.

– А почему мотал? Выпустили?

Олег помрачнел, глубоко затянулся и загасил докуренный практически 'в нуль' чинарик об доску.

– На днях суд был, к высшей мере приговорили. Якобы внедрял религиозные традиции среди заключенных. Отправили в расстрельный лагерь на реку Ухтарка. Может, уже и расстреляли, сразу по прибытии.

Мы молча сидели, думая каждый о своем. Надо же, а вот отца Иллариона, который в пяти метрах от нас сидит, ящики сколачивает, не трогают. Или тоже уже на мушке у лагерного начальства? Как я понял, этот Мороз - жук себе на уме: мягко стелет, а спать жестковато.

Вечером, когда более-менее свежие мы, работавшие в пределах лагеря, и измученные вторым днем пахоты на скважине политические собрались в бараке, появился Северцев. Румянец с морозца придавал его лицу какое-то новогоднее выражение. Как оказалось, такая мысль посетила меня в тему.

– Так, граждане осужденные! Новый год через неделю, и по такому случаю в клубе к вечеру 31 декабря готовится праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. По случаю празднования Нового года рабочий день будет сокращен. В концерте помимо осужденных участвуют и вольнонаемные. Почти каждый отряд делегировал участника, пока кроме нашего. Может быть, у кого-то есть талант к песням или пляскам? Никто не хочет поучаствовать в мероприятии?

Все молчали, молчал и я. Если решил не выделяться, то и не фиг резвиться лишний раз, лезть на рожон. Хотя другой на моем месте мог бы и заявить, что занял второе место на городском конкурсе художественной самодеятельности города Одессы, и его приглашал в свой оркестр сам Утесов. Но я поставил себе задачу спокойно отмотать срок и выйти на свободу пусть и со справкой в кармане, но полноценным, как принято выражаться, членом общества. Слышал, правда, что зекам предлагали воевать в штрафбатах, про то и сериал неплохой видел, вот только не помню, когда их ввели. Пожалуй, к 1943-му штрафники уже вовсю проливали кровь, искупая свою вину , так что при желании и я могу успеть повоевать в составе штрафного батальона, ежели поступит такое предложение. Либо дождаться освобождения и потом уже прийти на призывной, попросить зачислить меня в ряды Красной армии хотя бы рядовым. Или все равно в штрафбат отправят как неблагонадежного?

Блин, не навоевался, родимый. Мало тебе было чеченских баталий, теперь вот на Великую Отечественную потянуло... Да, потянуло! Если все по углам зароются, то кто Родину будет спасть?! Высокопарно? Есть немного, но суть от этого не меняется. Понятно, что и без моего участия в предыдущем витке истории СССР разбил гитлеровскую Германию, но я же сам себе не прощу такого малодушия.

Правда, еще вопрос, доживу ли я до момента, когда передо мной распахнутся лагерные ворота. Зашлют, чего доброго, в тайгу, и откину там коньки, несмотря на свое завидное по здешним меркам здоровье. Или выйду инвалидом, каким-нибудь чахоточным, как не дождавшийся конца этапа Петрович. Может, если не косячить, и удастся прокантоваться при заводике в более-менее благоприятных условиях.

Через день, так же вернувшись со смены, обнаружил в бараке осунувшихся Копченого, Клыка и Креста. Глаза Козьева горели злобой, и он не нашел ничего лучше, кроме как докопаться до дневального, отвесив малахольному крепкую затрещину. Митяй с криком 'За что?' улетел в угол барака.

– Было бы за что - вообще прибил бы, - пробурчал Копченый, растягиваясь на шконке.

– Пожрать бы сейчас, - мечтательно добавил Клык.
– Как утром бурдой накормили, так во рту ни крошки. А я все свои запасы еще на этапе подъел.

– У меня сухарей малость осталось, - предложил я.

– О, ништяк! А чифирек мы сейчас на 'буржуйке' сообразим.

Вместо чайника - принесенная кем-то жестяная банка из-под невесть как попавшего на зону яблочного повидла. Самого повидла, ясное дело, в банке и след давно простыл, а вот для кипячения воды, призванной впоследствии при добавлении заварки стать чифирем, да что бы хватило человек на десять разом - самое то.

Кто-то из зеков, включая прибывших ростовским этапом, тоже выразил желание поделиться. Не всех успели обобрать на пересылках и на первом лагерном шмоне, нашелся к сухарям и небольшой шматок сала - чуть менее долгоживущий продукт. Кто-то протягивает Клыку ложку с заточенной с одного края ручкой, и тот принимается резать сало тонкими кусочками, аккурат на каждого забившегося в этот угол едока.

Ну и несколько кусков сахара пришлись кстати. Так что через полчаса мы - десятка полтора зеков - сидели большим кружком, обжигаясь, пили по очереди жестянки ядреный чифирь, закусывали чем Бог послал, и трепались обо всем подряд. Узнав от ростовских, что с их этапом пришел и Валет, Копченый приподнял левую бровь:

– Так мы ж с ним в сызранском СИЗО чалились! И че, он уже коронованный? Ну, если завтра появится, встречу как родного.

Народ начал постепенно расползаться, готовиться ко сну.

– Мож кто в святцы желает, граждане осужденные?
– поинтересовался Крест, который невесть как умудрился протащить в зону колоду карт.

– А на что?

Это очухавшийся Митяй решил проявить интерес к карточным играм. Ой, балбес... Но отговаривать его - себе дороже, блатные могут не простить.

– А че ставишь?

– Сахар есть.

– Отлично, а я кисет махры ставлю.

– Дык я ж не курю!

Вот наивный чукотский мальчик! Он еще надеется выиграть этот самый кисет! Святая простота, как говаривал кто-то из еретиков, когда старушка подкинула в его костер дровишек.

– Ниче, махра - она завсегда сгодится, обменяешь на что-нибудь, - щербато оскалился Крест.

Уверенный в итоге карточной игры, я помочился в стоявшее в тамбуре ведро, которое надлежало опорожнить все тому же Митяю либо Витьку, и залег на нары. Только накатила дремота, как был разбужен криком Митяя:

– Ты чего, Крест, шельмуешь?!

Я с трудом выбрался из забыться, повернув голову в сторону закутка, где засели картежники.

– Че ты сказал, падла?
– с видом возмущенного праведника поинтересовался Крест.