Взыскующие неба

– Я не сомневаюсь в этом... прости, если обидел тебя своими словами - я сказал не подумав.

Гильдас сел рядом на скамью - и Кромальхад отодвинулся.

– Знал бы ты, сколько я хочу тебе рассказать... в Байле, слушая отца Уисдина, я все время думал о тебе. Мне кажется, он говорил то, что могло бы принести тебе утешение - если ты пожелаешь выслушать...

Кромальхад перебил:

– Он говорил очень интересно, да?

– Да, очень. И...

– Зачем же ты так рано вернулся? Оставался бы там до осени. Или насовсем.

Гильдас внимательно взглянул на друга.

– Я вижу, что ты огорчен и сердит, - медленно проговорил он.

– Но ведь я звал тебя с собой в Байл, а ты сам отказался, не так ли?

Кромальхад снова дернул плечами. Лицо у него было злое и упрямое - и вдруг оно страдальчески перекосилось. Кромальхад сдерживал слезы, точь-в-точь как тринадцатилетний Бойд...

– Это мое дело - отказываться или соглашаться, - хрипло проговорил он, кое-как справившись с собой.
– А ты... ты хочешь держать меня под надзором все время. Хочешь, чтобы я скрывал свою силу. Чтобы был таким же слабым и робким, как ты. Мне это надоело. Ты меня вылечил и приютил, но больше я тебе ничем не обязан.

Гильдас протянул руку - и на сей раз Кромальхад не просто отстранился, а шарахнулся, как будто его грозились прижечь раскаленным железом.

– Послушай...

– Я не желаю тебя слушать!
– крикнул Кромальхад хрипло и дико, и от его голоса зашуршали висящие по стенам пучки сухих трав.
– Довольно. Я слушал твои разговоры, пока был слабым. А теперь я стал сильным и не нуждаюсь в них. Я не нуждаюсь ни в помощи твоей, Гильдас, ни в твоем руководстве, запомни это. Скоро я сам стану тем, кто управляет другими.

Гильдас покачал головой.

– Что тебе наговорили там, у князя?

Ему показалось, что на глазах у Кромальхада по-настоящему блеснули слезы, но тот немедля отвернулся, так что Гильдасу был виден только его затылок. Как никогда Кромальхад был похож на обиженного мальчика, и у Гильдаса отчего-то волосы встали дыбом...

– Мне сказали, что я храбр. Что я настоящий воин. Ты никогда мне этого не говорил!

– Я думал, ты это знаешь и так. Ты пришел в Скару не ребенком, а мужчиной, при оружии.

И снова у Кромахи вырвался хриплый смех, похожий на вскрик. Он провел рукой по глазам и окончательно совладал с собой.

– Я устал и буду спать, - злым голосом сказал он, повернувшись к Гильдасу.
– Последнюю ночь я провожу здесь. Как только я вернусь из Уски, то перейду жить в дом князя.

Гильдас вздохнул.

– Как хочешь. Я не вправе тебя удерживать.

И тут до него дошло, чтС он услышал.

– Откуда ты вернешься?!

– Когда я вернусь из Уски, - медленно и внятно повторил Кромахи.
– Я отправляюсь туда на разведку. Это поручение князя. Я сам вызвался.

– Почему ты сразу не сказал?
– крикнул Гильдас.

Кромахи улегся на скамью и некоторое время лежал молча, глядя в потолок.

– А зачем?
– произнес он наконец и отвернулся к стене.

Глава VI

Кромахи отправился в Уску рано утром, один, как и собирался. Бойд и Дункан проводили его до ворот, а потом он велел им возвращаться. Отойдя на две мили от Скары, Кромахи убедился, что за ним не следят, нашел укромное место под большим камнем...

...и вылетел оттуда вороном.

Кромахи словно подхватило и понесло, необыкновенная радость переполняла его - он то взмывал к небу, то камнем несся к земле, то кувыркался в воздухе, словно боясь, что разучился летать. Его крылья так долго не знали свободы, что поначалу двигались неслаженно и робко, но, чем дольше он летал, тем явственнее ощущал свою силу. Кромахи казалось, что он может лететь, не уставая, долго-долго - целый день, и еще один день, и третий... Только бы чувствовать всем телом упругий воздух и видеть, как внизу меняется земля.

Тогда он радостно каркнул: "Спасибо, Нуаду!" - и полетел, мерно взмахивая крыльями и глядя на солнце. Горы, равнины, реки чередовались под ним, поворачивалась земля, похожая на днище чашки, становясь то темнее, то светлее... Когда внизу попадались человеческие поселения, Кромахи начинал быстрее махать крыльями. Скорее, скорее прочь, подальше от любых напоминаний о том, что скоро он вынужден будет вернуться к людям.

Гильдас, помнится, радовался тому, что они увидели в Кромахи равного.

Глупец! Он вовсе не хотел быть равным людям.

Там, в небе, он привычно видел весь мир в три цвета - черный, белый и алый. Один раз Кромахи удачно разминулся с грозовой тучей, поймав спиной лишь несколько капель дождя, чтобы освежиться. В ответ на очередное его карканье издалека как будто донесся знакомый голос Фиахны, но Кромахи даже ради нее не собирался останавливаться.

Они еще успеют полетать вместе.

Сверху все было видно иначе, слышно иначе, пахло по-другому. Кромахи летал до одури, пока не закружилась голова. Он совершенно не устал.

Тогда он впервые за много часов опустился на ветку дерева и наконец пришел в себя. Солнце клонилось к закату. Кромахи совершенно забыл о ходе времени, чего не следовало делать ни птице, ни человеку. Он не должен был медлить, если хотел успеть в Уску до темноты.

Кромахи выругал себя за то, что чересчур увлекся: надо было отправляться в Уску немедленно, а полетать в свое удовольствие он успел бы и потом. Но кто же знал, что, оказавшись в небе, он позабудет обо всем?.. Кромахи поразмыслил, не остаться ли ему ночевать в вороньем обличье прямо здесь, на удобном дереве, с тем чтобы полететь в Уску поутру. Но все-таки он решил этого не делать: в одиночку, без стаи или хотя бы без нескольких друзей это было слишком опасно. Если явится сова или иная ночная тварь, она стащит его с ветки, и он не отобьется. Конечно, ворон и сам по себе стал бы для совы нешуточным противником, но Кромахи сомневался, что Старейший оставил ему всю ту силу, которой он пользовался, когда летал в свите Морриган. Тогда Кромахи мог с налету опрокинуть оленя. А теперь, скорее всего, он стал самым обычным вороном, а значит, не справился бы ни с совой, ни с хорьком.

Но до вечера еще оставалось время, и Кромахи рассчитывал успеть. Главное, добраться до Уски, а там он забьется в какую-нибудь щель или под стреху, где его никто не заметит, и пересидит ночь. Хорьку неоткуда взяться в крепости, ну или он сам будет напуган и осторожен, а сова не полезет слишком близко к людям - в кои-то веки от них будет прок! Воронам, во всяком случае, они благоволили больше, чем совам.

И все-таки он ошибся. То ли в птичьем облике Кромахи совсем иначе чувствовал время, чем в человеческом, то ли он опять позволил себе увлечься и отклониться с прямого пути, но стало смеркаться, а Уска еще не показалась вдали. Никогда раньше Кромахи не приходилось спешить, чтобы поспеть к сроку - он летал, когда и как хотел - и тогда, залитый лучами закатного солнца, он с досадой прибавил ходу.