Я - борец! Назад в СССР

— Понял, — кивнул я ему и спустился следом.

Городские фонари уже давно зажглись, растягивая наши тени по асфальту. Анина рыжая чёлка вздымалась под порывами ветра, пахнущего рекой и бензином. Она была налегке, в своём клетчатом платье, и вдруг толкнула меня локтем:

— Давай к озеру, там фонари на АЭС горят — красиво!

Её голос звенел, как монетка, брошенная на стекло. Настроение, испорченное Женей — той светленькой, с которой встречался Генка, — сошло на нет.

Июньская ночь обещала быть тёплой. И я не особо переживал, что и я одет легко, и Анна.

— Смотри, — она схватила меня за рукав, — вон в магазине «Часы» свет горит! В том самом, где я взял свою «Молнию».

В единственном освещённом окне часового магазина маячила тень мастера.

Аня засмеялась:

— Представляешь, он там с 1975-го сидит. Все часы чинит…

— Все профессии нужны, все профессии важны, — пожал я плечами и спросил: — Расскажи про себя?

— Так ты вроде про меня и так всё знаешь? Сколько у Перекреста в гостях зависали.

— В квадратных головах спортсменов не много информации задерживается, так что давай, как в первый раз, — попросил я.

— Ну а что рассказать? После 8 класса пошла в техникум, хотя мама и хотела, чтобы я, как и она, была буфетчицей. У меня в школе по литературе тройки были, а вот по физике — отлично. Учительница и посоветовала «технарь». Выиграла конкурс — было 2 человека на место.

— А почему в школе не осталась?

— Семья небогатая, не то что у тебя, а в техникуме стипендия, а после — гарантированная работа.

— Ну, я с тобой в одном «технаре» учусь, так что семья — не семья, человек себя делает сам. Всё равно. — поддержал я разговор.

— Ребята шутят, что после того как тебя головой о ковёр стукнули, ты сильно изменился. Это правда? — спросила она.

— Правда, отчасти. Я и тот, до ковра, — буквально разные люди.

— Это хорошо, — опустила она взгляд.

— Почему? — спросил я.

— Тот Саша грязнулей был и уродом тупым, даже руки пару раз распускал, когда выпьет. А сейчас ты вон идёшь со мной и даже под ручку не пытаешься взять.

— Может, они грязные? — улыбнулся я. — Саша же грязнулей был!

— Да нет, твои изменения все видят! Ты не пьёшь, не куришь, к девушкам не пристаёшь, на субботники ходишь, а ещё говорят, что ты выигрывать стал людей на своём САМБО.

Так, значит, у Медведева с Анной Тарасенко было не очень приятное прошлое. А вот «не пьёт, не курит, девушками не интересуется» — тревожный звоночек. По крайней мере, последнее надо исправлять.

— Может, я ищу ту самую? А не пью, чтобы алкашка ум не затуманивала. Предлагаю начать с чистого листа — нам с тобой?

— А, ха-ха, прекрати. «С чистого листа»! У нас с тобой и не было ничего. Я бы с тобой прежним никуда бы не пошла! — засмеялась она.

— Ну, значит, хорошо, что я не прежний, — улыбнулся я, подавая Анюте правый локоть.

— Но это ничего не значит! — наигранно сурово сообщила она мне и обняла мой локоть своей рукой. — Слушай, а ты крепче, чем раньше.

— Ну дык, с мужиками мокрыми обниматься на коврах — станешь тут слабее.

Она смеялась, а я вёл её смотреть на огни ночной АЭС, как будто мы что-то там не видели ранее. Советская девушка, комсомолка, почти спортсменка и совершенно точно красавица — под ручку с отбитым спортсменом Сашей Медведевым, с отмученным у братвы кастетом в кармане. А ещё Армен — жук, раззадорил фантазию с его услугами за два рубля…

Глава 23

Охота на Медведя

Озеро отражало ярко-алые огни на трубах АЭС, которые отсюда, с этого расстояния, казались крошечными, будто булавочные головки, воткнутые в тёмное бархатное полотно ночи. Семь усечённых конусов — дымовых столбов — стояли в два ряда, а ещё два, повыше и массивнее, виднелись чуть поодаль. Они смотрели на Ворон своими немигающими алыми «глазами», холодными и равнодушными, словно ощущая что справедливо являются частью великого и мощного сооружения великой и такой же Великой и мощной страны.

По периметру станции тянулся ослепительно белый забор — говорят, там двойная сетка «рабица», колючая проволока в несколько рядов, а между ними — вспаханная полоса земли и узкая тропа для солдатских патрулей с овчарками. Говорили ещё, что собаки там злые, приученные бросаться прямо в горло без лая — молча, но это, конечно, могли и приврать. Какой пёс сможет устоять перед тем как облаять свою добычу?

Мы постояли на берегу минуту-другую, потом пошли вдоль воды. Всё вокруг было пустынно — слишком пустынно для субботней ночи. Может, просто уже поздно? Или люди здесь привыкли не шляться по берегам возле станции по ночам?

И тут я вспомнил то чего еще не случилось другой город, другую станцию — Чернобыль. Ту, где случилась беда. Дату я позорно забыл — только месяц и год крутились в голове: апрель 1986-го. Можно, конечно, написать анонимное письмо в «компетентные органы» — но что это изменит? Разве они поверят какому-то анониму? А что, если… Может ли история этого времени пойти как-то по-другому? Или она уже пошла — просто мы этого не знаем?

— О чём думаешь? — спросила Аня, подбирая прядь волос, которую ветер швырнул ей в лицо.

— О будущем, — честно ответил я.

— О том, как на Марс полетим и победит коммунизм? — её губы дрогнули в улыбке, но глаза оставались серьёзными.

— Да уж, мечты мечтами, а я вот считаю, сколько свиданий нужно, чтобы девушку поцеловать, — нарочито задумчиво протянул я, наблюдая, как её зрачки расширяются при свете фонаря.

— И сколько насчитал? — она прикусила нижнюю губу, но усмешка прокралась в голос.

— Ну, с одного — мало. Решит, что я ветреный. Или сама испугается, что я её не такой посчитаю. Десять — вроде нормально, но вот загвоздка: если на десятое целуемся, не будем ли мы потом ржать, что девять раз мёрзли зря?

— Одни вопросы в твоей голове, а ответов нет? — Аня покачала головой, и рыжий хвост её волос лёг на её плечо. — Эх, Саша, Саша… Удары головой о борцовский ковёр не во всём помогают, да?

— В познании загадочной женской души — точно нет, — я сделал серьёзное лицо, пытаясь изобразить улыбку кончиками губ.

— По-моему, на третьем — в самый раз, — неожиданно деловито заявила она, а потом вдруг расцвела в своей улыбке, от которой у меня перехватило дыхание.

— Тогда вопрос: если будущее предрешено — будь то третье свидание или, скажем, 1986 год — зачем ждать? Почему бы не изменить всё прямо сейчас?