Я рисую ангелов
Шрифт:
После разговора с Грином Сэм подумал, что сходит с ума. Он начал засекать время, обнаружил, что теряет его часами. Ему все чаще снились сны про убитых детей и отсутствие любого проявления сожалений по этому поводу. Он позвонил Аделии, спросил, когда она будет в городе, и записался на первый доступный день. Пришел вовремя. Аделия в белом халате впервые не подняла в нем волну возбуждения. Мужчина похудел и осунулся. Он тосковал по Тео, которая умчалась в США по каким-то очень важным делам. Тосковал по Кристианне, которая теперь больше времени проводила с мужем. Сэм подозревал, что дурочка забеременела, но решила не говорить об этом. Но сильнее этой тоски его тяготило ощущение, что он не управляет своей жизнью. Лет двадцать подряд он пил каждый день, но
Сэм приподнялся и подтянул к губам небольшую флягу, в которую перед выходом из дома налил виски.
– Наверное, это действительно я, – в сотый раз повторил мужчина на выдохе.
– За что вы так сильно себя вините, что готовы взять ответственность за действия серийного убийцы-психопата? – спокойно спросила врач, намеренно используя простую и понятную речь.
В некоторые моменты она напоминала Муну доктора Лектора из недавно вышедшего фильма «Молчание ягнят». В ней были стать, гордость и мудрость психиатра и ученого человека. Тонна обаяния. И что-то еще. Неуловимое, почти коварное. Наверное, все психиатры сами немного психи. Невозможно оставаться в здравом уме, когда ты каждый день общаешься с больными.
– Я просто не понимаю, куда уходит моя жизнь.
Этот разговор они заводили каждый раз. Сэм загнал себя в круг и не понимал, как его разорвать. Женщины, алкоголь, картины, тусовки, опять женщины. Он так жил с момента, когда продал первую картину. Или он продал первую картину после того, как стал так жить. Он не был глупцом, но сейчас ощущал себя так, будто из него вытащили весь мозг, оставив только базовые функции никчемного тела, которое способно только пить и трахаться. И рисовать. Наверное, рисовать он любил даже больше, чем трахаться.
– Я рисую эскизы. Много. Ангелов. Облака. Небеса. Снова ангелов. Некоторых показываю Тео, но она только улыбается и говорит, что я талантлив. Она просто не хочет видеть, что со мной что-то не так!
– Теодора молода. Она может просто не понимать, что с вами что-то не так, Сэм, – мягко проговорила Аделия.
– Она очень умная женщина.
– Разум и житейская мудрость – разные вещи. А уровень эмоционального интеллекта – это отдельная тема для разговора, пока вы к ней не готовы. Теодора замечательная женщина, но она еще очень молода, – терпеливо повторила доктор Ковальская. – Вы вдвое старше, и то, что вы переживаете сейчас, для нее даже не близко.
– Это потому, что она меня не любит?
– Это потому, что в ее сознании просто нет таких оттенков переживаний. Она другой человек. И вам нужно научиться принимать ее такой.
Как так выходит, что все разговоры рано или поздно стекаются к Теодоре? Она ведьма. Сэм, который знал сотни, а может, даже тысячи женщин, чувствовал себя пойманным на крючок. Может быть, он поэтому сходит с ума? Может, поэтому думает, что он маньяк-убийца, поэтому видит дурацкие сны? Это она на него так влияет? Он умирает от любви к ней, но мозг художника даже умереть не может спокойно, предпочитая создавать образы там, где их быть не должно. Сэм даже приказал няне Софии следить за ним и записывать по часам, чем он занимается. Но она могла это делать только в рабочее время. Он начал таскать Софию с собой. Ночью Сэм старался прятаться дома. Но сейчас, когда его Тео уехала, он боялся оставаться один. И не знал, что делать.
– Она должна понимать, что нужна мне.
– Скажите ей об этом, – тут же отозвалась Аделия. – Скажите, что вам плохо без нее, что с вами что-то не так и вы ждете ее поддержки.
– Она только посмеется и скажет, что я достаточно силен, чтобы справиться с любыми трудностями, – отмахнулся Самуэль. – Она очень сильная женщина и не терпит слабости в других. Если я покажу свое истинное лицо, навсегда ее потеряю.
– А нужны ли вам отношения, в которых вы не сможете показывать истинное лицо? Вы недолго сможете маскироваться, а она недолго будет терпеть вас настоящего, если вы ей не близки. Подумайте, Сэм,
чего же вы хотите на самом деле.– Хочу ее. И выспаться.
– Я могу поговорить со старым знакомым здесь, в Треверберге. У него клиника. Там можно спрятаться на несколько недель. Подлечиться и отдохнуть.
Сэм вскочил на кушетке.
– Я все понимаю, доктор, но ложиться в психушку пока рановато.
– Подумайте о том, что сейчас происходит одно из двух. Либо вы действительно Рафаэль и разыгрываете нас. Либо вы сходите с ума. Вы находитесь на той грани, за которой мои компетенции станут бесполезны. Вам понадобится Себастьян Хоул. Это один из лучших специалистов и врачей вокруг себя собрал первоклассных.
Сэм раздраженно сделал еще глоток и посмотрел в спокойные глаза Аделии.
– Я подумаю об этом.
– Что вы рисуете сейчас, Самуэль?
– Сейчас я рисую ангелов, – отрубил он. – И готов отдать все на свете, чтобы из-под моей кисти наконец вышло что-то другое. Пусть сам дьявол, но только без крыльев.
Теодора не взяла трубку. Сэм сел в машину и успел набрать ей раза три, не думая о разнице в часовых поясах. Обычно разговор с Ковальской настраивал его на миролюбивый лад, он даже не заигрывал с помощницей Аделии. Но сегодня он вылетел из «Треверберг Плазы» с таким чувством, что потратил время и деньги зря. Они говорили два часа. Аделия задавала вопросы, озвучивала ответы, а он думал только о том, как нелепо все происходящее. Голова болела, сознание мутилось от алкоголя. Страх пульсировал в груди жгучим комком. Ему нужно было готовиться к собственной выставке. А еще говорить с Алексоном о выставке по ангелам.
Отключив звонок, Сэм сделал еще несколько глотков из фляги. И тут же набрал номер Кристианны. Если невеста отказывалась с ним поговорить, любовница не откажется. После того секса в ЦДХ она пропала. Взяла отпуск, сказала, что должна быть дома, потому что Алексон может что-то заподозрить. И что обязательно вернется, как только сможет, но пока помощники делают всю работу. И делают ее хорошо. У Сэма была серьезная уважительная причина для звонка. Он забыл про указание Грина и ничего не сделал ради выставки.
– Да, Сэм, слушаю, – отозвалась Кристианна, прежде чем он смог внутри себя проговорить все аргументы, оправдывающие внезапный звонок сотруднику в отпуске.
– Извини, что отвлекаю, Крис, но без тебя тут полный кавардак, и есть задача, которую я могу поручить только тебе.
Она тихо рассмеялась. Художник мог поспорить на любую сумму: ей нравилась эта игра.
– Что я могу для тебя сделать?
– Организуй мне встречу с Алексоном. Сегодня же.
– Ох, Сэм, что ты затеял? – Теперь в ее голосе прозвучал страх. Или алкоголь путал мысли и окончательно отключил восприятие?
– Ничего. Работа. Мне очень нужно с ним встретиться и обсудить одну идею.
Три часа спустя
Ресторан при Центральном доме художников Треверберга
Алексон Магдер согласился встретиться сразу же. Он выделил целый час и пригласил Муна вместе пообедать, а заодно и поговорить о «таком важном деле». Сэм не знал, что именно Кристианна наговорила мужу, чтобы тот отреагировал так быстро. Хотя, может, дело не в ней, а в самом художнике. Мун не знал. Его сознание слишком замутилось от алкоголя и переживаний. Не помогли короткий сон, ледяной душ и тонна кофе. Художник даже попытался позвонить Грину, но тот не ответил. Пришлось восстанавливать их разговор по памяти, что удалось плохо. Но Мун помнил главное: он должен убедить Магдера сделать еще одну выставку. Запланировать ее на ближайшее время. И дать соответствующую рекламу. Весь Треверберг должен узнать о том, что в крупнейшей галерее города пройдет ангельское событие. Полиция как могла маскировала детали по убийствам, но слухи уже ползли. Нужно, чтобы сообщение о выставке появилось в момент, когда город взорвется от репортажей по делу Рафаэля.