Я рисую ангелов
Шрифт:
– Если все будет хорошо, я отпущу его в понедельник, двадцать третьего, – тихо ответил профессор Хоул. – Он сильный специалист и сильный мужчина, но то, с чем ему пришлось столкнуться, – это не измена жены. Это даже не смерть матери. Это противоестественная травма, проработка которой требует времени. Он слишком рано начал с вами говорить о работе, детектив. Его психика нуждается совершенно в другом.
Грин спокойно выдержал взгляд Хоула. Тот улыбнулся, отметив это.
– Благодарю за то, что говорите со мной на человеческом языке, – не удержался от комментария Аксель. – Обычно разговор с психиатром напоминает беседу двух глухих или немых.
– И часто полиции Треверберга приходится обращаться к моим коллегам?
– Чаще, чем хотелось бы. Доктор Карлин нас спасает. Он превосходно
– Карлин к вам скоро вернется. Но я бы попросил оградить его от этого расследования.
Грин промолчал. Он не мог выдавать психиатру внутренних процессов полиции, хотя тот явно располагал к себе. Правда же заключалась в том, что без Карлина они не могли до конца разгадать мотив Рафаэля, не могли составить его профиль. Они стали слепыми и глупыми котятами, которые тыкаются носиками по коробке в поисках мамки.
– Я бы хотел, чтобы вы взяли под свое крыло пациентку, которую уже спасали дважды.
Хоул изобразил удивление.
– Внимательно слушаю.
– Сара Опервальд-Смол. К сожалению, я не могу больше ее содержать в домашних условиях. Это опасно и для нее, и для окружающих.
– Сара? Простите, я забыл, что она ваша приемная мать.
Аксель сдержанно кивнул. При этом светлая прядка упала ему на лоб. Детектив не отреагировал на это, не сводя с собеседника блестящих глаз. Он чувствовал, что предает Сару, и при этом понимал, что так больше продолжаться не может. Сиделки отказывались работать с женщиной, погруженной в свои кошмары настолько глубоко, что они начали вырываться в реальность. Она слышала голоса, все время твердила о том, что нельзя оставлять детей без присмотра, плакала. Она перестала выходить из дома, но и в доме не чувствовала себя в безопасности. Она непрестанно звонила Акселю, и пришлось отнять телефон. С грустью он отмечал, что Сара уходит, пока в какой-то день не понял, что она уже ушла.
– Я хочу, чтобы вы забрали ее. В качестве оплаты содержания я передам вам ее квартиру по расписке после ее смерти. Я изучил ваши цены, знаю, сколько стоит квартира. Это хорошая сделка.
Хоул медленно кивнул.
– У нас есть такая практика. Хорошо. Вы можете оформить документы в любое время. Но вы же пришли не только ради этого.
– Нет, – без улыбки ответил Аксель. – Теперь я вынужден показать удостоверение и сказать, что мне нужна ваша помощь.
– Я не могу вскрывать детали по делам тех, кто здесь лечился.
– Я понимаю, профессор. И не требую нарушения профессиональной этики. Но вы должны понимать, что любая информация поможет нам поймать убийцу, на чьем счету почти десять убитых детей. И он не собирается на этом останавливаться
Хоул отшатнулся, будто увидел змею.
– Что вы сказали?
– Как вы понимаете, наша пресс-служба не может выдавать детали журналистам, – тихо сказал Аксель. – Речь идет не о двух жертвах. Как минимум о семи. И две из них – дети вашего пациента…
– Александр Мерт, – неожиданно спокойным голосом закончил психиатр. – О нем вы хотите спросить.
Грин кивнул:
– Именно. Мой сотрудник встречался с ним на днях, но ничего определенного так и не вытянул. Дело закрыли из-за смерти главного подозреваемого, но дальше не копали. Сам господин Мерт на расследовании не настаивал. Он лечился у вас шесть месяцев, а потом вернулся на работу.
– Он был стабилен.
– Он и сейчас стабилен. Даже слишком.
– Что вы хотите от меня, детектив? Я расскажу, что смогу.
Грин выпрямился в кресле и подался вперед, изображая заинтересованность. На самом деле он следил за собеседником, понимая, что этот крепкий орешек, скорее всего, ему так быстро не раскусить. Хоул выглядел озадаченным, но в нем не было испуга или напряженности. За сорок лет практики он повидал всякое, и смерти детей вряд ли бы его напугали, тем более в Треверберге это не первая и даже не вторая «детская» серия. Прошлая коснулась семьи Акселя, но маньяка так и не нашли. А сейчас он ведет расследование. И тоже не продвинулся ни на шаг. Каждая новая порция информации лишь больше запутывала. Акселю казалось, что маньяк уже перед ним, что он видит его каждый день и говорит с ним. Слишком много повторяющихся событий. Либо маньяк чертовски умен, либо
ему везет. Либо ему кто-то помогает. Он выбирает одинаковых детей из одинаковых семей. Изменилось только место, которое должны видеть родители жертвы.– Расскажите о господине Мерте. Какой он?
– Он работник банка до мозга костей. Мыслит логическими выкладками и цифрами. Совершенно не поддавался арт-терапии. Смерть дочери его добила потому, что сломалась логическая цепочка. Молния не может дважды ударить в одно и то же место, кто-то не может дважды случайно выбрать его детей.
– Значит, выбор не случаен, – прошептал Грин в очередной раз. Выбор не случаен. Но какая, черт возьми, здесь закономерность? География? Работа? Возраст? Отдых? Где эта сволочь находит своих жертв, почему убивает и почему делает это в доме или близ него? И как ему хватило наглости обколоть Ангелу наркотиками? А если она на самом деле была наркоманкой и Мерт просто не хотел верить в то, что ему говорили?
– Не случаен, – неожиданно подтвердил Хоул. – Но желать зла Мерту мог кто угодно. В ту пору он работал в кредитном отделе. И многим отказывал в выдаче денег. В том числе и своему брату. Поэтому следствие решило, что дети – жертва мести.
– Да, я читал эту версию. Она подходит, если мы берем только эти два случая. Но их намного больше.
– Вы уверены?
Грин покачал головой.
– Следствие установит истину. Что вы можете добавить?
– К портрету Мерта? Он на поддерживающей терапии у доктора Аделии Ковальской. И живет от приема до приема. Я передал его ей сразу после выписки.
– Почему польскому врачу, а не местному?
– Она моя лучшая ученица.
Аксель сделал пометку в блокноте.
– Что ж. Значит, надо поговорить с госпожой Ковальской.
Час спустя
Тихонько ругаясь себе под нос, Аксель стоял у цветочной лавки в ожидании, пока ему соберут букетик. После разговора с профессором Хоулом он зашел в администрацию, подписал все бумаги, которые требовались для госпитализации Сары и передачи ее квартиры клинике после смерти, заехал домой, чтобы повидать ее. Она его не узнала. Кинула сковородкой, подумав, что это похититель. Он ушел. Вернулся в участок, машинально открыл программу, которую ему милостиво выдала Марта, и посмотрел, что телефон Энн находился в кофейне. Он бросил вещи, взял немного наличных и дошел до цветочного магазина, чувствуя себя полным идиотом. Он дарил цветы раньше, но всегда в этом был какой-то смысл. Он всегда знал, что чувствует и что ожидает получить взамен. А сейчас он хотел просто ее увидеть.
После той беседы они не разговаривали. Энн не писала, а он пахал так много, что за кофе ходил Логан. После бесчисленных совещаний, допросов, мозговых штурмов и аналитической работы детектив хотел чего-то простого, понятного и обычного. Того, что напомнит ему, что он человек. Не полицейский, не тот, от кого зависит, сколько еще детей убьют в Треверберге. А молодой мужчина, который может вот так вот топорно и банально выразить свое отношение к женщине. Да, она задает неуместные вопросы. Но она женщина. Он должен понимать, что она не обязана прыгать от восторга и хлопать в ладоши от того, что человек, который один раз ее поцеловал, полицейский. Он ничего о ней не знал (и тут даже Марта не смогла помочь), но это незнание не злило, а напротив, будоражило его воображение, будто рядом с Энн он мог почувствовать себя особенно живым. Без лишней ответственности, лишних знаний и вечно толкающей его на безумные поступки интуиции.
Ему собрали аккуратный букетик из тюльпанов. Аксель любил тюльпаны. Не хотел дарить розы и поэтому взял эти, с упругими бутонами, чудно пахнущие цветы. Он расплатился, сел на мотоцикл и уже через несколько минут остановился возле кофейни. Сквозь большие окна он видел, что Энн работает. Она готовила кофе какому-то долговязому мужичку. Тот смеялся и рассказывал байки, она улыбалась и кивала. Из вежливости. Конечно же из вежливости. Аксель почувствовал себя глупо. Глянул на часы. Через пять минут кофейня закроется и посетитель уйдет. Но она увидит его, Акселя, и впустит. А пока он может сидеть на мотоцикле, прижимать к себе букет и смотреть на нее сквозь стекла.