Я рисую ангелов

– Штерн – гений, – наконец проговорил художник. – Я не встречал таких людей ни до, ни после. Он живет вне времени и реальности. Он видит миры во снах, а потом изображает их с поразительной точностью. Он рассказывает истории, в которые невозможно поверить, но ты смотришь на его картины и понимаешь: он действительно это переживал. Я влюбился в его творчество случайно. Увидел небольшую работу на выставке в Треверберге. Тогда впервые в нашем городе показали мистические картины. Штерн выставил портрет демоницы. Ужасно-прекрасной женщины с синими глазами, тонкой кожей и белым лицом. Ее пальцы до третьей фаланги были обагрены кровью, губы приоткрылись, обнажая зубы, а в глазах застыло обещание. Картина называлась «Лилит», и я подумал лишь о том, что готов отдать жизнь за то, чтобы когда-нибудь научиться так рисовать. Тогда у меня не было денег, чтобы купить картину. Я приходил на выставку каждый день, чтобы на нее насмотреться. Меня поражали тончайшие мазки, уникальная игра света и тени. Но больше другого я смотрел в глаза. Знаете, у Теодоры иногда бывает ровно такой же взгляд…

– И вы решили поступить в Вену? – мягко спросил детектив, игнорируя пассаж про мисс Рихтер.

– Да. Я узнал, что Штерн преподает, заработал денег на билет и приехал к нему. Академия меня приняла и выделила общежитие. А уже через полгода я продал свою первую картину. К концу обучения у меня было достаточно денег, чтобы купить этот дом и начать строить для других.

– Как профессор вел занятия?

Мун удивленно развел руками.

– А он их не вел. На всех занятиях он просто рисовал вместе с нами. Иногда ходил по рядам, поправлял огрехи на наших картинах. Лично он практически ни с кем не общался. Поймите, он не теоретик. Теорию преподавали другие, и мало кто из нас ходил на нее первые пару лет обучения. Штерн показывал, как работать. Он вдохновлял своим примером. И лучшие работы он выставлял наравне со своими. Именно с его подачи продались мои картины. И ему я благодарен за легкий старт.

– Точно ли легкий? – задал новый вопрос Аксель, чуть наклонив голову. Художник помолчал, изучая его лицо.

– У меня легче многих, поверьте, детектив.

– Поясните?

Сэм встал, подошел к плите и обернулся. Его волнение пульсировало в воздухе, но сложно было сказать, с чем именно оно связано. Художник выглядел озадаченным.

– Он помог мне продать первую картину. И вторую. А в выпускной работе третьего года дал совет, который превратил ее в шедевр. Она ушла за полмиллиона долларов, что казалось нереальным в то время. Даже сейчас эта сумма весома, если говорить о проходных работах.

– Он стал вашим… директором?

– Нет. Он помогал своим ученикам. Не только мне.

– Хорошо. Можете что-то добавить про профессора?

– Он мрачный тип. И он гений.

– А в чем заключается его гениальность?

Аксель положил ладони на стол, не скрещивая их, и подался вперед. Его лицо было приветливым, взгляд – спокойным, поза – открытой, но Сэм, казалось, сжался. Художник вернулся к столу, сел, поправил рукава рубашки и наконец снова взглянул на детектива. Его глаза стали прозрачными, кристально чистыми и определенно честными. Впечатление портили лишь расширенные зрачки.

– Вы не художник и далеки от живописи, детектив Грин. Я не смогу объяснить вам, в чем именно заключается его гениальность помимо того, что уже сказал. Этого человека окружает аура творчества, темная, мощная, всепоглощающая. И он подбирает себе в ученики тех, кто способен существовать с ним в одном пространстве. Нужно уметь отключаться от реальности и ловить высшие или низшие, как хотите, слои времени, чтобы увидеть то самое мгновение, которое отразишь на холсте. Гениальна не просто его техника – техникой в наше время сложно кого-то удивить. Гениально то, что он рисует. Вы попадаете в другой мир. И вам кажется, что этот мир совсем рядом, он уже проник в реальность и уже смешался с твоей жизнью. На его картинах свет и тень. Реальность и то, что лежит за ней. И это не кошмары. Это просто альтернатива, которую мало кто из нас осмысленно допускает, но которую внутри себя признают все.

– То есть вас поразила не техника. Вы пошли учиться к нему не ради передачи мастерства. Вас поразил его мир? – тихо спросил Аксель.

– Да, детектив. Я был юн и неопытен. И вряд ли состоялся бы как художник. Но я влюбился в его мир и захотел создать свой. Вы же знаете, что мои картины объединены в серии по мирам?

– Слышал об этом, но не вдавался в подробности.

Художник поджал губы, но решил тему не развивать.

– Может быть, когда-нибудь я вам про это расскажу. Мы создаем такие же сложные вещи, как писатели.

Аксель медленно кивнул.

– Скажите, мистер Мун, а присутствовала ли жестокость в его картинах?

– Наш мир очень жесток, – неопределенно ответил Мун. – Но в его картинах я видел скорее жесткость и честность.

– А ангелов вы там видели?

Тяжелая тишина повисла в гостиной. Глаза Сэма остекленели, он замер, провалившись в свой личный кошмар. Детектив ждал ответа, не осознавая, что время остановилось, а пауза длится всего несколько секунд.

– Ангелов? – переспросил Мун. – Их рисовали все ученики. Они входили в обязательную программу. Третий год обучения. Ангелы и демоны.

– И кого рисовали вы?

– И тех и других. Именно эта картина принесла мне полмиллиона долларов.

– В ключе последних событий можете что-то добавить?

Сэм покачал головой и вдруг устремил взгляд куда-то в сторону. Аксель проследил за ним и удивленно замер. Миниатюрная женщина с иссиня-черными волнистыми волосами, одетая в аккуратный домашний костюм, спустилась со второго этажа и пошла в их направлении. Когда она ступила в круг света, детектив почувствовал, как останавливается, а потом снова начинает биться сердце. Она действительно походила на существо из другого мира. Глаза, которые при таком освещении казались черными, тускло блестели, волосы оттеняли лицо, подчеркивая его благородную бледность. На чувственных аккуратных губах застыла вежливая улыбка. Лицо породистое, лощеное и холодное. А во взгляде просто Арктика. На короткое мгновение их взгляды встретились, и он потерялся в этой синеве. Душу раскололо странное чувство узнавания, которое тут же уступило место восхищению, а оно в свою очередь чему-то, отчаянно напоминающему робость. Но Грин медленно расправил плечи, почувствовал, как напряглись мышцы спины, и улыбнулся. Теодора Рихтер, Аксель узнал ее по фото в газетах, прислонилась плечом к стене и замерла. Улыбка стала приветливее.

– Я пришла на запах кофе. Извините, если помешала.

– Милая, прости. Кофе я сварил, но забыл тебе передать.

Мун вскочил с места и налил напиток в маленькую чашечку. Добавил туда сливок и развернулся к Теодоре с кофейной парой в руке. Она подошла, приняла ее и снова посмотрела на Грина, будто спрашивая о чем-то. Тот молчал.

– Представишь нас, дорогой? – тихо спросила она, не сводя с детектива глаз. Она вышла на свет, и Аксель смог рассмотреть всю бездонную синеву ее взгляда. Почти такой же оттенок, как у него самого. Редкий и благородный синий сапфир.

– Это детектив Аксель Грин, он расследует… много сложных дел. Детектив, это Теодора Рихтер. Моя… моя невеста.

Мисс Рихтер слегка поморщилась, но через мгновение выражение спокойного безразличия вернулось на ее лицо.

– В наш дом часто приходят полицейские. Скажите честно, детектив Грин, мне стоит начать волноваться?

– Наша жизнь лишена покоя, мисс Рихтер, – учтиво проговорил Аксель, с трудом обретая дар речи. – Волноваться можно всегда. Но насколько мне известно, мистер Мун не сделал ничего предосудительного.

– Я слышала о деле, которое мучает полицию. Это ужасно.

– Мы предпринимаем все что можем. Пока просим вас быть осторожнее. Убийства прекратились, но это еще ничего не значит.

Теодора кивнула:

– Я понимаю, детектив. Прошу прощения, что помешала вам. Мне стоит вернуться наверх. Спасибо за кофе.

Она развернулась и все той же спокойной походкой направилась к лестнице. Дождавшись, пока мисс Рихтер скроется на втором этаже, художник выдал:

– Будь я проклят, если не уломаю эту женщину выйти за меня замуж!