Я рисую ангелов

– Трехочковый. И мне нужна новая банка, чтобы заставить ее стоять на этом чертовом ведре.

– За три дня мы просмотрели информацию по нескольким сотням учеников профессора, как его там, – слабым голосом заговорил Логан, вытаскивая из смятой пачки тонкую сигарету. – Сузили круг до тридцати человек, которые всплыли в списке жителей Треверберга за последние двадцать лет. Отдали их молодцам из архива, чтобы… чтобы что?

– Мы ищем ученика Штерна, который живет в Треверберге и может быть Рафаэлем.

– Ага, мы ищем третьего в компанию Муна и Мерта.

– А еще нам прислали двадцать дел, которые подошли под критерии, – напомнил Тресс, открывая очередную банку с колой. – Двадцать дел за двадцать лет. Австрия, Германия, Польша. Другие страны мы не смотрели.

– Ни одно из них не имеет отношения к Рафаэлю, – подхватил Логан. – Пять повешенных, семь застреленных, пара утопленников, остальные самоубийцы. То, что они наряжали себя в ангелов, – это…

– Из них пять учеников Штерна.

– Что? – Говард подскочил и посмотрел на коллегу. Кажется, он проснулся.

– Пять учеников Штерна, – невозмутимо проговорил Тресс, поднимая взгляд от разбросанных перед ним листков бумаги А4, на которых Мира распечатала данные по ученикам и жертвам. – Пять учеников – и все самоубийцы. Впрочем, художники все психи, а его ученики и подавно. Он других к себе даже не подпускает. Суицидальное расстройство здесь абсолютнейшая норма. Возраст ко дню смерти 27, 30, 30… м-м-м-м… 32 и 47. Ну в целом попало еще и на кризис тридцати и немножко сорока. По делам все прозрачно и четко. Самоубийцы как они есть. Никаких подозрительных моментов.

– Крутая же у них база данных, что они смогли вытащить все дела, связанные с ангелами, даже без уголовного подтекста.

– Или твое сообщение их так напугало, что решили наконец оторвать свои задницы от протертых кресел и немного поработать.

Говард улыбнулся. Он начал привыкать к манере Тресса общаться, а тот почти смирился с приставленным к нему стажером. Они практически не расставались в течение семидесяти двух часов. Спали на диване, ели тут же. Кабинет, который им выделил Старсгард, превратился в огромную то ли столовую, то ли архив. На столах разбросаны папки с документами, везде валялись бумаги, клочки с пометками. Белая стена исписана мелким почерком Говарда. Оба пропахли сигаретами. Пепельницы на столах переполнены, вокруг них – грязь. Мира не заходила уже несколько часов, иначе она прислала бы уборщицу, наплевав на сопротивление полицейских.

Говард протянул руку и вытащил несколько распечатанных на черно-белом принтере, а оттого удручающего качества фотографий. Тресс подошел к нему. На фото – суицидники-ученики Штерна. Мужчины и женщины разных возрастов, мест жительства. Способ самоубийства тоже разный. Их объединяло только одно: у каждого было что-то связанное с ангелами. Одна повешенная девушка двадцати семи лет нацепила на худенькие плечики детские ангельские крылья, а на голову – нимб. Парень написал на стене: «Я – ангел и возвращаюсь к своим», прежде чем прострелить себе голову. У другой жертвы метка нашлась на одежде – пришитая вручную аппликация, изображавшая рафаэлевского ангела. Еще был ангел на сумке у трупа и татуировка в виде ангела. Вроде бы ничего такого, разрозненная информация, которую сложно сцепить в удобоваримую версию, но оба чувствовали, что близки. Это странное ощущение, когда у тебя нет никаких фактов, но ты понимаешь, что находишься в шаге от ответов на все свои вопросы. Вплоть до имени.

– А мертвых детей нет? – в очередной раз спросил Говард.

Тресс покачал головой:

– Нет. Наши соседи к детским смертям относятся трепетно. Если бы было что-то подобное, они бы обязательно сообщили.

– То есть наш Рафаэль действовал только в Треверберге.

– Похоже, что так.

– То есть Штерн не учил людей убивать ангелов, а картина – это просто картина?

Артур затянулся и прикрыл глаза.

– Я думаю, дело было так. Какой-то особо впечатлительный ученик решил повторить эту картину. Не уверен даже, что он поставил профессора в известность. Посмотри, как точно он воспроизводит ее. – Тресс достал фото с картиной (такую же дрянную распечатку) и бросил его перед Говардом. – Та же поза, дети, похожие на этого ребенка. Те же элементы вокруг. Только эта картина темная, а наш рисует кровью.

Аналоговый телефон на столе Тресса зазвонил. Тот выронил из рук бумаги, которые просматривал, подошел к аппарату и взял трубку.

– Офицер Тресс. Записываю, подождите. – Артур свободной рукой вытащил из груды чистый лист бумаги, взял карандаш и с грозным видом наклонился к столешнице. – Готов. Мерт, Александр. Мун, Самуэль. Рихтер, Дэвид. Ага. Коннор, Влас… А, тогда вычеркиваю. Если он умер, зачем говоришь? Хорошо. Записал. Мирдол? Это что за зверь? Ладно. Спасибо.

Говард поднял на Артура взгляд, полный надежды на то, что у них появился повод выйти из кабинета.

– Короче, они сузили отправленный нами список. В целом по художникам все как всегда. Кто-то умер от передоза, кто-то спился, кто-то покончил с собой – вот эти пятеро, например, которых мы только что обсуждали. Ребята, да благословят все известные и неизвестные боги их души, решили отфильтровать не только тех, кто конкретно жил или переехал в Треверберг, но и тех, чей след затерялся. Список получился внушительный, они пришлют его по факсу, но отдельно выделили вот этих. Мун, Мерт, Рихтер – Дэвид, я так понимаю, это дядя Теодоры Рихтер, – и Мирдол, Александр. Последний был воспитанником тревербергского детского дома. Потом уехал в Прагу, когда стукнуло восемнадцать, а еще через пару лет осел в Вене. В Треверберге у него осталась сестра, Эдола Мирдол. Он приезжал к ней в приют. Интересно то, что шесть лет назад Мирдол исчез. Просто перестал существовать. Чуйка им да и мне тоже подсказала, что он сменил имя. Кстати, его сестра тоже исчезла. Годом позже.

– Вот это интересно, – одобрил Говард, поднимаясь. Он взял чашку, добрел до кофемашины, достал оттуда кувшин и вылил остатки кофе себе, с сожалением убедившись в том, что напитка не хватит и на пару глотков.

– Я поручу кое-кому перевернуть все возможные источники информации, чтобы узнать, кто такой Александр Мирдол. Сейчас ему тридцать восемь лет. Он окончил академию тринадцать лет назад. Не блистал. А Марк еще там? – внезапно оживился Артур. – Может, потолкует с профессором об ученике?

Говард покачал головой.

– Марк уже выехал домой. Но, я думаю, Штерн не откажется пообщаться по телефону.

Тресс нахмурился.

– Все эти ваши телефоны придумал сатана. Они никогда не заменят простого человеческого общения. К слову, описание Марком этого профессора меня заинтересовало. Там явно не все чисто. И картина в его кабинете – это лишь часть мозаики. Я бы с ним поговорил.

– Профессор псих, – устало возразил Говард, возвращаясь за стол. – Полный. Как и все художники. Удивительно, если бы Марк сказал о нем что-то хорошее.

– То есть ты считаешь, что Штерна на допрос нам никак не заполучить?

– Давай ограничимся телефонным звонком. Я сообщу Марку, чтобы он с ним связался. А ты делай что собирался.

Артур пробормотал что-то невразумительное, снова снял трубку и набрал какой-то номер. Следующие десять минут он передавал информацию по Александру Мирдолу, требуя любым способом найти этого человека, его имя, его профессию, его передвижения, любимые рестораны, связи, контакты, женщин, которых он трахает, и все, что поможет наложить его жизнь на дело Рафаэля. Говард слушал эту структурированную лишь отчасти болтовню, думая о том, насколько же они, черт возьми, странные ребята. Он взял личный телефон и набрал Карлина. Трубка ожила гудками, но Марк отвечать не спешил. Говард успел подумать о необъяснимых совпадениях, об ужасах этого дела, когда наконец услышал глухое «привет», сказанное тоном, после которого захотелось сбежать.