Я выбираю свободу!

– Почему ты решил, что неповинного?
– огорошил меня Тай, покосившись насмешливо и даже в чём-то сочувственно.
– Ваша офицерская присяга не ограничивает в словах и мыслях, но полностью исключает полноценное сопротивление. А общество действует ровно наоборот: ты вынужден тщательно следить за словами, но при этом способен на решительные действия.

– То есть, ты действительно участвовал в каком-то заговоре?
– медленно проговорил я. И снова не было удивления. Может, я уже разучился испытывать эту эмоцию?

Я даже понимал, почему Таналиор не втянул меня в это безобразие: из-за пресловутой присяги. Клятвы, которую приносил Владыке любой воин и любой боевой маг, начиная обучение и поступая на службу, и которая среди прочего не позволяла посягать на здоровье и власть верховного правителя. Были, разумеется, оговорки, без которых ни один здравомыслящий эльф просто не пошёл бы на такую меру. Например, что самозащита не является нарушением клятвы. Но сознательное участие в заговоре к оным, разумеется, не относилось.

Как и любую магию, эту клятву можно было разрушить, причём для хорошего хаосита подобное не составило бы труда. Проблема в том, что разрушение её было несложно обнаружить при наличии Владыки среди живых, а подобное снятие клятвы в одностороннем порядке автоматически приравнивалось к государственной измене и каралось смертью. Разумеется, если удавалось доказать сознательность действий и умысел при избавлении от чар.

– Если ты имеешь в виду, замешан ли я в ночном происшествии, повторю вновь: увы, нет, я не имею к этому отношения. Но с удовольствием пожму руку тому, кто это сделал. И если вдруг узнаю, кто этот замечательный эльф, или не эльф, сделаю всё, чтобы об этом не узнал больше никто.

– Это ты на что намекаешь?
– растерянно хмыкнул я.
– Я же говорил, я в это время был занят совсем другим.

– Я просто высказываю собственную жизненную позицию, - с иронией заметил он.
– А чем ты был занят, уже, извини, весь город в курсе, и это был совсем даже не сон, на который ты порывался сослаться. Я честно хотел сделать вид, что ничего не знаю, но -- не могу, меня уже загрызло любопытство. Расскажи, друг мой старинный, где ты научился так лихо отплясывать? Я пытался тебя удержать в полной уверенности, что, если ты облажаешься при местных, не простишь этого ни мне, ни себе. А ты, оказывается, где-то успел научиться местным танцам. И ведь ещё морду кривил, глядя на них. Нехорошо это, лицемерно я бы даже сказал!

– Тай, уймись, - поморщился я.
– Любой танец складывается из чувства ритма, умения владеть своим телом и чувства партнёра, если таковой есть. Первые две способности прекрасно развивают тренировки со струной, о которых ты отзывался столь пренебрежительно. Да и третья в конечном итоге тоже неплохо развивается боевой практикой.

– Я-то надеялся, что здесь есть интрига, а ты -- опять о том же, - с притворной грустью вздохнул хаосит.
– Нет уж, избавьте меня боги от таких развлечений, я скорее себе голову отрежу, чем добьюсь вменяемых результатов. И не надо рассказывать мне о том, что сразу с боевой струной никто не тренируется, хорошо?

– Даже не думал, - усмехнулся я в ответ. Заразить друга детства (а с Таналиором мы были знакомы без малого всю жизнь -- наши родовые земли граничили) собственной любовью к смертоносной стали, будь то струна или более прозаичные клинки, я так и не сумел, и уже достаточно давно оставил эти попытки. Кажется, владея настолько мощной разрушительной силой, он считал, что другие боевые таланты ему без надобности.

Я бы не сказал, что собственные тренировки когда-нибудь всерьёз мне помогли, если не считать облегчения взаимопонимания с некоторыми собеседниками: осознание, что перед ними -- без малого профессиональный убийца, очень многих заставляло следить за языками и поступками. Что в свою очередь избавляло от некоторых неприятных моментов, связанных с вызовом на бой чести и самим боем.

Но, главное, мне просто нравился этот процесс -- как развлечение, как искусство, как возможность выложиться на полную не только в магическом плане, но и в физическом. Наконец, как возможность поддерживать себя в отличной форме, а физическая крепость как раз была хорошим подспорьем в службе.

– Ладно, сменим тему. Расскажи, почему ты отказался от помощи местных? Про брезгливость можешь кому-нибудь другому высказывать, я-то тебя знаю чуть лучше; конкретно через неё ты способен перешагнуть без труда.

– Тай, ты уже, считай, здесь прижился, точнее -- приживёшься, когда увидишь обещанную библиотеку и начнёшь приносить им пользу, - принялся пояснять я.
– А я не хочу становиться обязанным хоть в чём-то и, освободившись от одного ярма, радостно влезать в другое. Раз моя присяга кончилась, а родная земля не желает больше видеть, и это отлучение одобрено богами заодно с ритуалом, выход у меня остаётся один: сохранять верность собственным представлениям о личной чести и нести ответственность только перед собой.

– Всё, всё, уймись, оставь свои проповеди, - скривился он.
– Я, конечно, всё понимаю, но твои принципы и излишнее благородство уже столько лет... впрочем, ладно, я лучше промолчу. Каждый выбирает свою судьбу сам. Лучше давай о простом. Что ты планируешь делать в ближайшей перспективе, то есть -- прямо сейчас?

– Озаботиться пропитанием, - хмыкнул я.
– Так что прогуляюсь по окрестностям и посмотрю, что здесь у побережья с рыбой.

– То есть, ты серьёзно настроен заняться приготовлением пищи?
– недоверчиво уточнил хаосит.
– И считаешь это менее зазорным, чем получить от местных то, что нам в общем-то причитается?

– Воин, не способный самостоятельно прокормить себя, не достоин называться воином, - отмахнулся я.
– Кстати, напомни, как ты относишься к рыбалке?

– К тому, что ты называешь рыбалкой, я отношусь резко отрицательно, - скривился он.
– Нет уж, сам развлекайся, а мне на это смотреть больно. Вот какой ты после этого маг, а?

– Тупой, но сильный, ты же сам говорил, - рассмеялся я.

– Кхм. Действительно. Ну, вечером всё же надеюсь увидеть тебя живым и здоровым.

– А что, есть сомнения?

– Честно?
– насмешливо уточнил он.
– Есть у меня ощущение, что эта древняя девочка ещё припомнит тебе решительно всё и сразу. И испорченный торжественно-триумфальный момент, и собственное опрометчивое заявление, ставшее популярной местной сплетней, и вчерашний танец.

– Ты сгущаешь краски, - поморщился я.
– Если бы она собиралась меня в чём-то обвинить, сделала бы это сразу.

– Причём тут обвинения? Друг мой, ты сейчас говоришь так, будто никогда не общался с женщинами, - усмехнулся Тай.
– Обиженная женщина всегда найдёт, на ком сорвать собственную обиду, и в свете последних событий ты представляешься для этого идеальной кандидатурой.