Янтарь и Лазурит

Кохаку решила для начала всё-таки проверить запретную часть библиотеки, а уже затем решать, что делать дальше — в крайнем случае, она завтра же отправится в Анджу.

Поскольку Рури сейчас сидел у неё на руке под плотным рукавом чогори, а каса-обакэ мог спокойно перемещаться через деревянные и бумажные поверхности, то поводов для сиюминутного беспокойства не осталось.

— Я собираюсь ложиться спать, — обратилась Кохаку к своим слугам.

— Принцесса Юнха, вы не голодны? — как всегда, встревоженно поинтересовался евнух Квон.

— Нет.

— Тогда я принесу таз для умывания. — Хеджин вышла из комнаты.

— А я всё-таки схожу за чаем и лёгкими закусками, — добавил евнух и поспешил покинуть покои госпожи.

Как только оба вышли, Рури зашевелился на её руке, но Кохаку зашептала:

— Побудь в этой форме ещё немного, пожалуйста.

Так было проще всего проникнуть в библиотеку и не привлечь к себе внимание: она просто протащит Рури-дракончика у себя на руке, а сама уж как-нибудь постарается прокрасться незамеченной. Рури замялся под слоями её одежды, но в итоге только сильнее обхватил её запястье и ничего не сказал. Чтобы слуги не заметили нарушителя, Кохаку пересадила его на кровать и спрятала под подушку, а колокольчик фурин сунула под одеяло и погладила, не желая с ним расставаться.

Хеджин вернулась первой, но евнух Квон примчался сразу за ней и настоял, чтобы принцесса съела несколько манду* и запила их травяным чаем; конечно, на закуски это не походило, но слуги так распереживались, что Кохаку голодала, поэтому пришлось поужинать. Никто из них не поинтересовался, куда делся монах, и она сама не планировала ничего рассказывать. Затем она умылась, слуги пожелали ей спокойной ночи, Хеджин также помогла переодеться, а затем оба покинули покои принцессы.

* Манду (кор. ??) — блюдо корейской кухни, напоминающее пельмени и вареники.

— Рури, ты живой? — шепнула Кохаку.

— Нуна, что хотела наложница Ча?

Она не сомневалась, что Рури хотел узнать о содержимом записки, но, как и её «матушка» до этого, приложила палец к губам и сделала жест «тихо».

— У стен есть уши.

Кохаку обязательно расскажет потом — более того, возьмёт его с собой. Но не во дворце. Осталось решить, стоило ли сообщить об этом Ю Сынвону и позвать в Анджу за компанию или лучше отправиться туда в тайне, раз сама наложница Ча относилась к генералу с подозрением.

Прождав немного, Кохаку поднялась с кровати и сунула руку под подушку. Её пальцы коснулись прохладной чешуйчатой кожи Рури, она осторожно посадила его себе на ладонь и подтолкнула под тонкий рукав, подкралась на цыпочках к двери и выглянула в коридор, где оказалась в полной темноте: виднелись лишь отдельные очертания стен и расставленных ваз и статуй. Раз даже ей проблемно будет завидеть кого-либо, то и её не должны заметить. Сквозь ткань соккота она погладила Рури, который всё это время спокойно и молча сидел, не жалуясь, лишь иногда немного двигался и хватался покрепче, когда соскальзывал.

— Живой там? — прошептала она почти беззвучно, но дракончик услышал её. Его маленький влажный язычок лизнул её кожу вместо ответа.

Кохаку улыбнулась, продолжая бесшумно передвигаться по коридору. Она не будет смущать Рури разговорами о поцелуе, пугать его и портить их отношения: если он хочет остаться друзьями и сделать вид, что в ночь полнолуния ничего не произошло, — так тому и быть, Кохаку во всём поддержит его. Тем не менее, подарки было получать приятно — в особенности, когда они являлись символами их родной Чигусы, пусть и вручил он этот фурин не лично в руки.

Библиотека находилась в северном крыле, часть её была на первом этаже, а остальная, где хранились более ценные трактаты, — в каменном подвале. Запретная часть, естественно, располагалась в самой дальней части.

Кохаку успела проглядеть всё наверху и также заглядывала в подвал, но дальше её не пустили.

Вход в каждое крыло во дворце охраняли стражники, везде стоял хотя бы один, однако если некоторые тщательно выполняли свою работу, то другие дремали. Прячась за вазами, Кохаку бесшумно кралась по тёмным коридорам, пока не оказалась в знакомой библиотеке. Не теряя времени, она спустилась по лестнице в подвал, где притаилась за шкафами.

Запретную часть не отделяла никакая дверь, только цепи свидетельствовали о том, что там хранилось что-то важное. Возле них, прижавшись спиной к стене и сложив руки на груди, стоял мужчина. Кохаку замерла на месте и прищурилась, стараясь разглядеть его, как до неё донеслось тихое похрапывание: стражник дремал стоя.

Цепи тянулись от самого низа, практически доставая до пола, поэтому Кохаку подумала, что проще перепрыгнуть. Не превращаясь в лису, она напряглась и бесшумно оторвалась от земли, перелетела над цепями, словно перепрыгивающий обрыв дикий зверь, и на той стороне приземлилась сначала на руки, а затем медленно опустилась ноги, чтобы не издать ни звука. Когда она выпрямлялась, Рури всё-таки соскользнул и полетел на пол. Глаза Кохаку расширились, а сердце ушло в пятки, она дёрнулась и выпрямила руку, пытаясь ухватить маленького дракона, но тот стремительно летел вниз, виляя между цепями. Прямо над полом Кохаку успела ухватить его за хвост, пока он не ударился носом, и застыла на одной ноге: одно неверное движение — и она заденет цепи и разбудит стражника. Медленно-медленно, она потянула Рури наверх, напряжённое драконье тело вихлялось из стороны в сторону — бедняга напрягся, зажмурился и старался не шевелиться. Как только он оказался над цепями, Кохаку наконец-то встала на обе ноги и тихо выдохнула от облегчения. Стражник продолжал похрапывать, а она, держа Рури на ладони, дальше пошла на цыпочках в глубину.

Как только она завернула за угол, то не смогла удержаться и после недолгих раздумий всё-таки зажгла одинокий кицунэби. Маленький рыжеватый огонёк парил в воздухе возле хозяйки, лаская её кожу своим теплом и слабым свечением, едва касаясь старинных свитков, но этого было достаточно. Незачем привлекать к себе внимание.

Чем дальше она продвигалась, тем стариннее становились свитки — ветхие, потрёпанные, они были аккуратно сложены на полках. Для каких-то даже соорудили своеобразную решётку, напоминающую тюрьму, только не для людей, а для учёных трудов. Кохаку не видела ничего подобного: она никогда раньше не бывала в запретной части, а наверху никто не пытался запереть несчастные свитки. Она вытянула свободную руку и попробовала потянуть решётку на себя, но та не поддалась, зато спокойно сидящий Рури зашевелился, обволок её пальцы, словно змея, и с лёгкостью скользнул между прутьями.

— Нуна, что искать? — шёпотом поинтересовался он.

— Любое упоминание аккымов, Хунсюя и… Чигусы, — она не сдержалась и всё-таки назвала их родину, хотя аккымы сейчас были куда важнее. — Смотри за решётками, я проверю остальное.

Она оставила рядом с ним кицунэби, но внутрь не пустила, чтобы случайно не поджёг старинные труды. Тот летал рядом с Рури с внешней стороны решётки, а для себя Кохаку зажгла второй и пошла вдоль шкафов. Осторожно она раскрывала свитки, старалась не шуршать и не порвать старинную бумагу, пробегалась взглядом и выискивала три слова — аккым, Хунсюй и Чигуса, но на глаза не попадалось ничего.

Встречались одни философские размышления: насколько важна семья и почему необходимо почитать старших, также тексты про природу. Кохаку не понимала, зачем это всё строго охранялось, что сюда даже никого не пускали. Лишь в одном свитке в дальнем углу она хотя бы вычитала про морскую нечисть: душа утопленника зазывала к себе заблудившихся путников и тянула их на дно, пока его не поймали, но аккымами по-прежнему не пахло. Может, хотя бы Рури повезло больше.

По ощущениям Кохаку, они провели здесь всю ночь и скоро должно было светать, поэтому она вернулась к шкафам с решётками. По светящемуся кицунэби сразу определила местоположение Рури, наклонилась к пыльным прутьям и шепнула: