Янтарь и Лазурит

Сюаньму снял с головы покрывало и посмотрел на скакавшую рядом нуну: добрая улыбка сияла на её лице, а янтарные глаза светились радостью, словно две звёздочки, пробившиеся на небе сквозь густые облака в тёмной ночи. Она не выглядела ни на йоту удивлённой, за что поймала осуждающий взгляд от собственной служанки. Евнух Квон вздрогнул, но, уже знакомый с каса-обакэ, заставил себя успокоиться — даже рот прикрыл руками, чтобы не закричать.

С противоположной стороны повозки верхом ехала молодая госпожа Ли, также укрывшись тёплой накидкой, чтобы не замёрзнуть и не заболеть под дождём. Заметив оживление, она обернулась в сторону Сюаньму и разжала пальцы. Поводья выскользнули, молодая госпожа Ли зажала рот руками, после чего её пронзительный крик разнёсся на несколько ли. Лошадь под ней заржала и рванула вперёд.

— Дева Ли! — испуганно закричала Цянцян.

— Молодая госпожа! — Двое торговцев на лошадях немедленно бросились за ней, пока лошадь не скинула наездницу.

Только Сюаньму, отвернувшись от них, приподнялся и собрался поймать каса-обакэ, как нуна вытянула одну руку, и красный зонтик целиком показался из-за ткани и бросился в её объятия, приговаривая:

— Ф-фня? Аи… Фья?

Сюаньму даже показалось, что тот не просто бессмысленные звуки издавал, а то ли хныкал, то ли на что-то жаловался. Даже если нуна не понимала его, она всё равно погладила зонтик по бумажной поверхности и ответила ему:

— Всё-всё, малыш, не бойся, страшная аджумма* больше не напугает тебя.

* Аджумма (кор. ???) — обращение к женщине, гораздо старшей говорящего; Кохаку оскорбляет деву Ли.

— Моя госпожа, — Хеджин смерила её очередным осуждающим взглядом, — вы ведь знали, что оно следует за нами?

— Я?! — переспросила нуна с максимально удивлённой интонацией. — Конечно, нет!

Сюаньму вздохнул, но вслух ничего не сказал.

Вскоре торговцы вернулись с молодой госпожой Ли. Она держалась за спину одного из мужчин и ехала на его лошади, а её перепуганного коня вели рядом за поводья. Её пересадили на вторую повозку, чтобы она успокоилась и отошла от шока, Цянцян тут же накрыла свою госпожу промокшим покрывалом и принялась растирать плечи. Сюаньму, Хеджин и евнух Квон отказались от предложения ехать верхом, поэтому коню девы Ли временно пришлось скакать без всадника.

Сюаньму был удивлён, что молодая госпожа не требовала избавиться от каса-обакэ. Пусть она сильно перепугалась, но ничего не сказала, а специально села к ним спиной и какое-то время продолжала молчать.

— Рури! — негромко позвала нуна. — Мы так и не назвали нашего каса-обакэ.

Видимо, она ждала имени от него.

— Я не удивлена, что ты назвал мышонка Джиком.

— Я назвал его Чжи — в Цзяожи так мыши пищат.

— В Сонгусыле они пищат ччик-ччик, ха-ха-ха! А дождик в Чигусе капает шито-шито!

В воспоминаниях нуна радостно смеялась.

— С каким звуком идёт этот дождь? — Сюаньму указал замёрзшей мокрой рукой в небо.

— Дзадза?* — она растягивала оба слога. Звучало больше как «дза-а-дза-а».

* Звук сильно льющего дождя (яп. ????).

— Значит, Дзадза.

— Это имя?

— М.

Лицо нуны просияло от радости, а янтарные глаза вновь засверкали.

— Малыш, отныне тебя зовут Дзадза!

— Фзафза?

Каса-обакэ попытался повторить за ней, его большой жёлтый глаз даже завертелся от приложенных усилий.

— Почти! Дзадза.

— Фзафза.

— Не-ет, Дзадза.

Зонтик высунул свой длинный язык и свернул его, как складывают одеяло после сна, но больше ничего не произнёс.

— Ладно, Дзадза, ты всё равно большой молодец. — Нуна прижала его к своей груди и крепко обняла, затем усадила перед собой на лошадь.

Некоторое время Сюаньму наблюдал за ними, пока всё-таки не решился спросить:

— Дзадза не может укрыть тебя от дождя?

Нуна поджала губы и задумчиво посмотрела на зонтик в её руках, а Сюаньму, хоть и привыкший к плохой погоде, подтянул к себе покрывало и накинул на плечи, пытаясь хоть как-то согреться.

— Знаешь, Рури, может каса-обакэ и выглядят как зонты, но они живые… — произнесла нуна, поглаживая Дзадза указательным пальцем той руки, на которой он сидел, так как вторая была занята поводьями. — И я не задумывалась как-то, — заключила она, как вдруг каса-обакэ, издав привычное «фня-фня», запрыгнул на её плечо и раскрылся.

Дождь забарабанил по его красной бумажной поверхности, и в этом звуке Сюаньму пытался расслышать «дза-а-дза-а», струйки потекли во все стороны. Жёлтый глаз, устремлённый в сторону Сюаньму, закрывался, когда капля попадала в самый центр, и вновь вертелся, осматриваясь по сторонам. На этот раз каса-обакэ раскрылся не разъярённым, а, как обычный зонт, укрыл нуну своим телом.

— Спасибо, Дзадза, — с теплотой в голосе поблагодарила она.

Какое-то время Сюаньму поглядывал в её сторону, но вскоре уселся поудобнее — вернее, съёжился, пытаясь согреться: втянул голову в плечи, нащупал колокольчик в мешочке и, успокоившись, опустил руки и спрятал их в ледяные рукава.

Время клонилось к вечеру, а дождь всё не прекращался. Уставшие, промокшие, замёрзшие путники наконец-то подъехали к горе и у подножия сквозь пелену дождя и серый туман разглядели очертания постоялого двора, подогнали лошадей и устремились к спасительному укрытию. Приблизившись, они лучше рассмотрели небольшое двухэтажное здание, внутри горел свет, который создавал уют и манил к себе, но весь двор оставался тёмным и заполненным глубокими лужами, что тянулись за караваном по всей дороге. Один из торговцев спешился и зашёл внутрь, пока остальные продолжали мокнуть под дождём.

— Четыре свободные комнаты, — крикнул он с порога и позвал остальных.

Сюаньму спрыгнул с повозки и по привычке собирался помочь Хеджин спуститься, но та с лёгкостью спрыгнула сама, приземлившись мимо лужи, а вот евнух Квон соскользнул и чуть не упал лицом в грязь, но Сюаньму успел схватить его за локоть и удержать. Евнух несколько раз кивнул ему с благодарностью, однако стоявшая в луже нога поехала дальше, поэтому монаху вновь пришлось ловить его.

Их было восемнадцать человек: двенадцать торговцев, Сюаньму, нуна, молодая госпожа Ли, евнух Квон и также служанки Хеджин и Цянцян. Если четырёх девушек попытаться уложить вместе… Но нуна являлась принцессой Сонгусыля — согласится ли она делить покои с кем-то ещё? Даже если да, то им как-то по четверо-пятеро придётся занять оставшиеся три комнаты. Но если это место окажется таким же, как постоялый двор Морской Ветер в Сонбаке, то уместиться им всем вместе будет сложно.

Нуна с каса-обакэ, расположившимся у неё на плече и по-прежнему укрывающим её от дождя, не спешила слезать с лошади, а поглядывала в сторону Сюаньму, когда он помогал евнуху Квону удержаться на ногах. Молодая госпожа Ли и остальные торговцы успели скрыться внутри помещения, слуга или помощник хозяина вышел, чтобы отвести промокших и уставших лошадей в конюшни и накормить их, но нуна намеренно отвернулась от него. Сюаньму приблизился к ней, и их взгляды пересеклись.

— Помочь? — В его голосе прозвучала неуверенность: нуна была слишком храброй и независимой по своей натуре — вряд ли она нуждалась в помощи монаха.

Она поджала губы, продолжая смотреть в его глаза.

Тогда Сюаньму вытянул руку, чтобы всё же помочь ей спуститься. Нуна посадила каса-обакэ рядом с собой на лошадь, сама наклонилась, положила руки на плечи монаха и соскользнула. Он не ожидал, что она спрыгнет не на землю, а повиснет у него на шее. Сюаньму поймал её за талию, застыл на месте и сглотнул, как только их взгляды вновь пересеклись.

— Фня-фня? — прокомментировал их действия каса-обакэ с вопросительной интонацией. А может, он и просто произнёс что-то невнятное, но почему-то монаху на миг показалось, что промокший красный зонтик осуждал их.